Ленинградское шоссе было забито, казалось, до самого Питера. Плотный поток машин едва полз мимо обшарпанных домиков старых Химок.
Сергей нервно барабанил пальцами по рулю, долго и натужно выдыхал, старательно артикулируя матерные выражения. Но вслух при начальнике не выражался.
Злобин сидел насупившись, вперив взгляд в алые стоп-сигналы ползущего впереди «жигуленка». На заднем сиденье лежал букет белых хризантем. Студеный хвойный запах цветов щекотал ноздри и навевал грустные мысли. На сердце у Злобина с утра лежал пудовый камень, а от похоронного запаха хризантем, заполнивших салон машины, тяжесть и вовсе сделалась невыносимой.
— Неправильные мы прокурорские, — с грустной усмешкой произнес Сергей.
— Это почему? — Злобин не без труда оторвался от невеселых мыслей.
Сергей заметно оживился, как актер, поймавший внимание зала.
— Правильный «важняк» Генеральной, он как работает? Живет в «Рэдиссон-Лазурной», пьет красное сухое, бабы к нему в номер косяком валят, на диванчике у него непохмеленный замначальника МУРа отсыпается, клиенты у него сплошь умницы, но сами в тюрьму просятся. Смотрит он на мир голубым взором мудрого алкоголика, сохраняет чувство юмора и высокую потенцию, несмотря на общее запустение в государстве.
— Ты где такого следака видал?
— По телику.
— Понятно. — Злобин поморщился.
— Я понимаю, нам так не жить. Но хочется. Сказали же, мы рождены, чтоб сказку сделать былью.
— Это мы были рождены, чтобы сказку делать. А вас вообще неизвестно для чего рожали, — проворчал Злобин.
Сергей согнал с лица улыбку. Глаза на секунду словно запорошило пеплом.
— Больно, но правда, — тихо произнес он.
— Извини.
— Вы-то тут при чем, Андрей Ильич?
— Как знать…
Сергей вдруг круто вывернул руль, ударил по педали газа и рывком выбросил машину на обочину.
— Мне это надоело, — объявил он. — Держитесь, Андрей Ильич.
С ревом «Волга» понеслась мимо замершего стада машин, рискуя каждую секунду свалиться в кювет.
У Злобина перехватило дыхание. Но осаждать Сергея он не стал. Похороны Барышникова были назначены на десять тридцать. И вряд ли родственники станут их ждать. Тем более никто не знал, что Злобин придет проводить друга в последний путь.
Жил подполковник запаса КГБ Барышников в пятиэтажке и упокоиться ему предстояло на запущенном кладбище на окраине подмосковных Химок. Когда Злобин узнал, где будут хоронить друга, подумалось, что если уж каждому свое и так, то ну эту жизнь на фиг.
Машина сорвалась с шоссе в отвилок, нырнула под эстакаду и понеслась по пустой однорядной грунтовке.
Сергей расслабленно откинулся на сиденье, но скорость не сбавил. Дорога вела прямо к кладбищу.
— Будем вовремя — произнес он, покосившись на Злобина.
Злобин в который раз подумал, что с помощником ему повезло. Хотя Барышникова Сергей, конечно же, не заменит. Совершенно другое поколение.
На площадке перед воротами кладбища стоял автобус ритуальной службы в окружении нескольких легковушек. Солидная «вольво» держалась в стороне от отечественных машин, как выбившийся «в люди» отпрыск на поминках дальнего родственника.
Машинально скользнув взглядом по номерам иномарки, Злобин невольно сжал кулаки.
Сергей чутко уловил напряжение, сковавшее тело шефа.
— Что-то не так, Андрей Ильич?
— Этого я и ждал, — обронил Злобин.
Сергей, описав полукруг, припарковал машину у автобуса.
— Проблемы? — поинтересовался он, поправив что-то тяжелое под курткой.
Лобовое стекло стоявшей в двадцати метрах от них «вольво» отливало черным, высокомерно и равнодушно, как глаза царедворца.
— Тебя они не касаются.
Сергей пожал плечами.
— Возьми цветы и иди к могиле, — распорядился Злобин. — Я догоню.
— А если…
Злобин отрицательно покачал головой.
— Не-а. Не тот уровень.
Сергей перегнулся через спинку, взял с заднего сиденья букет. Вопросительно посмотрел на Злобина. Тот не пошевелился.
— Ключи я оставлю в замке, Андрей Ильич.
— Хорошо. Иди.
Злобин проводил взглядом его ладную, подтянутую фигуру. Сергей ни разу не оглянулся.
Салин уперся взглядом в тугой затылок Владислава, покрытый густым бобриком седых волос.
«Пепел с солью», — поправил себя Салин.
Болезненно поморщился. Под языком стояла вязкая нитроглицериновая горечь. Таблетка рассосалась, оставив после себя мерзкий вкус болезни. Но на сердце по-прежнему была тяжесть, а в теле — предательская слабость.
Читать дальше