Олег Алексеев: Крепость Александра Невского

«В 1430 г. стены крепости, имевшие толщину 1,8 м, были утолщены до 4,5 м. В 1457 г. замок здешний поновлен… В начале XVII в. в Порховской крепости имелось 3 пушки полуторных и 28 пищалей затинных с запасом ядер к ним, а также „тюфяк“ железной дробовой…»

Я догадался о том, что этот-то тюфяк и устанавливали на раскате.

«Порховская крепость лежит на правом берегу Шелони в месте ее изгиба, так что две стороны крепости (западная и южная) омываются рекой. С севера и востока до крепости находится ложбина. В половодье она полностью заливается водой…»

«Сложена крепость из местного известняка (плитняка). Раствор белая известь с очень мелким песком. Цвет камня — серый, желтоватый, коричневый; редки камни красноватого и голубоватого оттенка».

«Башни крепости: Малая, Средняя, Никольская и Псковская стрельница…»

Но вот, кажется, и то, что я искал:

«Для снабжения водой во время осады в крепости был устроен тайник к реке Шелони. Тайник этот оказался „водою скуден“, а копать больше нельзя, пришла плита». Поэтому был сделан новый тайник «ис под раскату по подземелью…».

Далее шли записи о другом:

«Гарнизон Порховской крепости в XVII веке, не считая посадских людей, состоял из 50–60 стрельцов…» В сметной книге Порхова записано: «И всех в городе Порхове стрельцов пятьдесят человек, пятидесятник, да четыре человека десятники, да рядовых сорок пять человек. А бою у тех стрельцов у всех пищали, а топорки и бердыши покупали оне на себя… Три человека пушкарей… Два человеки воротников… И всех в городе Порхове посадских людей… сто двенадцать человек. А было у тех посадских людей своего ружья: сорок два человека с пищалями, сорок восемь человек с топорки, пятнадцать человек c бердыши, три человека с копьи…»

Далее следовала почти стершаяся запись, и я присел с тетрадью к окну. Вскоре я прочел:

«Из крепости, сквозь западную стену Средней башни ведет полузасыпанный землей проход…»

Больше никаких записей в тетради не было…

— Только за этим и приехал? — спросила Проса, когда, просмотрев бумаги, я собрался на вечерний автобус. — Крутодел.

Я рассказал про областной словарь, попросил хозяйку помочь.

— Приезжала тут одна дамочка, все расспрашивала. Слово скажу — пером зачуфыкает. Бывалошние слова выспрашивала… Как старики говорили. Теперь, скажем, ягненочек, а раньше говорили — баранец… Костя дом ставил, коловорот принес. Прежде такого слова не было — свердел, по старинушке бурав, буравец… В деревне верткий мужик был в войну, Буравцом и прозвали.

Я спросил Просу, помнит ли она наговоры, присловья.

— Помню одно. В крещенье снег на росстани пололи, гадали. Гадаем да припеваем:

Проса вдруг замолчала, закрыла лицо ладонью.

— Что-то хотела тебе сказать нужное, а забыла… Нет, даже и не припомнить…

Вечерний автобус был пуст. Кроме меня, пассажиров не оказалось, и шофер погнал машину на высокой скорости.

Въехали в лес. Громадные темные ели подступали к самой дороге, нависали над ней, грозно темнели. Я вспомнил отцовские записи, бурю, каменную крепость и вдруг увидел себя на крутой крепостной стене. Я был не взрослым воином, а совсем маленьким мальчуганом, таким, как в Отечественную войну…

Я узнал, что в древние времена в трудный час становились на защиту крепостей женщины и дети. На счету был каждый воин, каждое копье. В отцовских записях была выписка из писцовой книги семнадцатого века: «Подьячий Данилка Исаков, в бою у него пищаль птичья да топорок… Пономарей и звонарей 5 человек, бою у них по копью…» Даже священнослужители не могли уклониться от выполнения воинского долга. Птичья же пищаль — охотничье ружье того времени.

Я легко представил себя мальчуганом Смутного времени.

На мне были домотканые порты и рубаха, на ногах — крепкие босовики плетенные из лыка лапти е голенищами. Рубаху перехватывал крученый льняной пояс с кистями, за пояс был заткнут игрушечный деревянный меч. Я стоял на крепостной стене и смотрел в воду. В воде отражались облака, белела крепостная стена. На стене вниз головой стоял я сам — щекастый, белоголовый, с длинными, как у журавля, йогами. Из-за длинных ног мальчишки прозвали меня Жоровом. Снизу меня окликнули, и я увидел возле стены своего товарища Ждана. Через минуту он был наверху.

Отец Ждана командовал «десяткой», с советом его считался даже воевода. Ждан подражал отцу, старался выглядеть гордым и суровым…