Дмитрий Колосов - Воин

— Понял.

Леонид бросил взгляд в сторону узкого окна, из которого сочились блеклые полосы рассвета.

— Уже утро. Тебя проводить до дома?

— Спасибо. Дойду сам. — В голосе эфора слышалась едва сдерживаемая злоба.

Когда Павсаний покидал дом царя, солнце уже вставало. Ведь кончался май и дни становились все длиннее.

То было впечатляющее зрелище. Восемь тысяч спартиатов плечом к плечу стояли на площади перед зданием герусии. Отсутствовали лишь несколько сот человек, несших постовую службу, да отправленных феорами в дружественные державы. Прочие, заблаговременно предупрежденные о созыве апеллы, пришли на площадь. Восемь тысяч мужественных обветренных лиц, восемь тысяч мощных загорелых тел, облаченных в одинаково грубые гиматионы, восемь тысяч отточенных коротких мечей у пояса. Поставь рядом царя и едва наскребшего плату за фидитии воина и не сразу угадаешь, кто есть кто. Все они были царями своей судьбы и все они были воинами — так эта судьба решила.

Скрестив на груди мускулистые руки, они ожидали объявления эфоров. А те в свою очередь ждали, когда появятся мидяне.

Наконец послы вышли на окруженный вооруженными воинами пятачок перед зданием герусии. Очевидно толстяк Абрадат рассчитывал произвести впечатление на лаконцев. Для этого он облачился в еще более роскошный халат, чем накануне, тщательно завил бороду и волосы и навесил на себя массу украшений. Одних колец на его пухлых руках было не менее десятка. Спартиаты взирали на эту разряженную куклу со сдержанным неодобрением. Товарищ Абрадата выглядел куда скромнее, золото на нем вообще отсутствовало, если не считать золоченого эфеса сабли. Рядом с ними стоял толмач. Он знал суровые нравы спартиатов, поэтому был бледен и трясся мелкой дрожью. За спиной этой троицы выстроилась шеренга мидийских воинов.

Роль глашатая была доверена Павсанию.

— Лакедемоняне! — воззвал он, дождавшись, когда стихнут последние отголоски разговоров. — Мидийский царь Ксеркс желает объявить нам свое слово. Для этого он прислал сюда вот этих мидян. Эфоры предлагают вам выслушать гостей и выразить свою волю.

Устрашенный грозным видом толпы, Абрадат сделал нерешительный шаг вперед. Его голос взлетел вверх подобно петушиному крику, вызвав смешки спартиатов. Посол говорил столь быстро, что толмач едва успевал за ним.

— Великие цари Лакедемона и вы, бесстрашные подданные великих царей. Великий царь, царь царей, царь Востока Ксеркс передает вам свое приветствие и свою волю. В течение долгих лет мой мудрый повелитель следил за жизнью Лакедемона и без устали восхищался доблестью его воинов, невзирая на то, что они некогда осмелились оскорбить великого царя Дария неповиновением, убив людей, посланных с его словами. Великий царь, царь царей, покоритель сотен народов и городов моими устами возвещает вам свою волю. Лакедемоняне, я буду счастлив видеть вас в числе моих детей и эвергетов. Дайте мне землю и волю, иначе несметное воинство мое обрушится на плодородные равнины Пелопоннеса и не будет спасения ни воину, ни старцу, ни женщине, ни младенцу…

Посол еще пытался говорить, но реакция слушателей была очевидна. Спартиаты переглядывались, слышались возмущенные реплики, кое-кто пробовал, хорошо ли выходит из ножен меч.

Афиняне напрасно волновались относительно выбора Спарты. Если бы даже герусия и высказалась за то, чтобы прислушаться к предложению мидян, то возмущенные бесцеремонной речью Абрадата лакедемоняне вряд ли вняли совету своих вождей.

Мидянин покушался на самое ценное, что было у спартиатов. Не на жизнь, ею здесь дорожили не очень, а на свободу и на честь. Сдаться без боя? О какой чести после этого могла идти речь!

Над толпою взлетели мечи. Полемархи [64] Полемарх — командир подразделения. с трудом удерживали разъяренных воинов. Посол струсил, воины-мидяне невольно схватились за рукоятки сабель. Немного растерялся и Павсаний, который подобно прочим спартиатам, не был хорошим оратором и невольно спасовал перед разбушевавшейся толпой.

— Тише! Тише, сограждане! — безуспешно пытался он урезонить потерявших традиционное хладнокровие лакедемонян. Но толпа не успокаивалась, а, напротив, зверела все более. Теперь и до самых тугодумов дошел смысл нанесенного спартиатам оскорбления.

И тогда над площадью прокатился зычный голос царя Леонида. То был голос, от которого приседают лошади и рушатся горы. Голос перекрыл шум толпы и заставил ее замолчать.