Дмитрий Колосов - Воин

Однако обагрить меч эллинской кровью Дитраву в этот день так и не пришлось. Едва его воины устремились к стене, как вдруг сверху начали падать камни и копья. Это воины Гилиппа и Демофила принялись истреблять толпящихся внизу врагов. Среди варваров началась паника. Узрев гоплитов, неторопливо спускающихся по склону, бессмертные вообразили, что коварные эллины решили запереть их в теснине и дружно бросились к Деметриным воротам. Дитраву и его воинам пришлось образовать заслон, чтобы дать царю возможность покинуть ущелье. Телохранители стали стеной, беспощадно избивая напирающих на них бессмертных, и держались до тех пор, пока евнухи не усадили Ксеркса на коня и не увезли его прочь. Убедившись, что царь в безопасности, воины Дитрава расступились, выпуская бегущих на равнину.

От былого великолепия сверкающей змеи не осталось и следа. Надменные гвардейцы удирали со всех ног, сшибая замешкавшихся на землю. Падавшие сверху камни и копья вносили еще большую сумятицу. Это был позор. Позор куда больший, чем тот, что постиг мидийцев или киссиев. Те бежали, опрокинутые могучим ударом врага. Бессмертных же гнал страх, раздирающий уши диким хохотом и визгом. Эллины даже не преследовали их, ибо знали: бежавшему из страха не быть хорошим воином.

Бессмертные бежали. Бежали первый раз в жизни. Последними, подобрав раненых и изувеченных в давке, ушли воины Дитрава.

Леонид, стоя на стене, смотрел им вслед. Эллины прожили прекрасный день. Но не великий. Великим должно было стать завтра.

Эта глава о судьбах многих героев нашей книги. Некоторым из них суждено вскоре погибнуть, другие умрут позже, а кое с кем нам еще предстоит встретиться много лет и даже веков спустя. Эта глава о судьбах…

Он шел без отдыха двое суток. Шел днем и ночью, когда открыто, когда украдкой по зарослям и лощинам, лишь изредка падая на землю и прислушиваясь, как пульсирует кровь в избитых ногах. Его дом был далеко на востоке, но он зачем-то брел на запад. Словно какая-то неведомая сила толкала его вдоль берега моря вслед за уходящим солнцем. Его звали Дагут и он был из рода киммерийцев.

Он шел, наслаждаясь свободой. Ведь последние сто дней Дагут провел гребцом на сидонской триере. А до этого он был вольным разбойником, одним из тех отчаянных головорезов, которые нагоняли ужас даже на тайную полицию хазарапата. Это именно он, Дагут, задумал тот самый лихой налет на царский дворец, что едва не стоил ему жизни. Увлекшись боем, разбойник не заметил, как железная сагариса дворцового евнуха опустилась сзади на его голову. Шлем уберег от гибели, но не от рабства. Очнулся Дагут в темнице. На темени была огромная болезненная шишка, на руках звенели кандалы. Тюремщики здорово поиздевались над пленником те три дня, которые он провел во дворцовой тюрьме. На четвертый разбойника должны были казнить, но хазарапат внезапно приказал помиловать его и отправить гребцом на триеру. В преддверие войны Парсе нужны были сильные рабы.

Сто дней. Сто нескончаемых дней прошли в одном и том же движении. Сначала следовало вытянуть вперед сжимавшие рукоять весла руки, чуть приподнять валик вверх, затем резко потянуть его к себе и одновременно откинуться назад, давая лопасти весла толчок. Раз-два-три-четыре. И так бессчетное множество раз в день. Трижды им позволяли разогнуть спину и давали еду — жидкую похлебку, кусок ячменного с отрубями и грязью хлеба и чашу разбавленного вина. Иногда перепадало немного черемши и вареных конских костей. Ночью совершенно обессиленные гребцы ложились на скамью и забывались тяжелым сном, вдыхая запах нечистот, справляемых прямо под себя.

Вставало солнце. Рабы узнавали об этом по свисту плети, ведь ни единого веселого лучика не проникло на нижнюю палубу, где сидели Дагут и еще восемьдесят его товарищей по несчастью. И вновь начинался нескончаемый день. Вновь хрустела спина, вновь лопались от перенапряжения сухожилия, лопатки обжигал сплетенный из бычьих жил бич надсмотрщика, а в желудке стоял ком дурно приготовленной пищи. Постепенно сгнила одежда. Остались жалкие лохмотья, прикрывающие лишь чресла. От гребцов ужасно воняло. В нечесаных спутанных волосах копошились мириады насекомых. «Работать, свиньи!» — раздирались надсмотрщики. Свистела дудка келевста. Мерно покачиваясь гребцы спускали весла в воду, толкая корабль на запад.

Пришлось перетерпеть немало обид и испытать множество злоключений. Триеру трепало штормами, да так, что гребцы изрыгали из желудков скудную пищу. В один из дней открылась течь, и невольники едва не захлебнулись водой. Парадоксально, но это был единственный почти счастливый день. Триеру вытащили на берег, чтобы залатать пробоину, а рабов расковали и позволили им провести день и ночь на твердой земле. Дагут думал о побеге, но за ним следили особенно пристально. Единственное, что удалось сделать киммерийцу, так это стянуть небольшой точильный камень, которым один из воинов правил свой меч.