Дмитрий Колосов - Воин

Чтобы избегнуть новых домогательств матери, он спешно сочетался браком со своей сестрой Реей, которую не любил, а детей от которой вскоре возненавидит. Сам того не замечая, он невольно уподобился своему небесному отцу, приходившему в дом лишь для одного. Только Ураном двигала необъяснимая, схожая с животной страсть, а Кроном — долг перед родом.

Жена платила ему взаимным равнодушием, а мать возненавидела. Ей было непереносимо больно видеть как любимый сын, любимый целует другую женщину. Страшно, когда женщина тебя не любит, еще страшнее — когда тайно ненавидит.

Увлеченный созданием мира, он не заметил как мать и жена постепенно овладели всем тем, что давало ему силу. Это была большая, но вполне поправимая ошибка.

Наслаждаясь ролью творца, он не обращал внимания на то, что подросли воспитанные ненавидящей матерью и равнодушной женой дети, именовавшие себя Кронионами. Эту ошибку оказалось невозможно исправить.

Пришел день, когда Гея обвинила сына в том, что он с помощью колдовских приспособлений отца пытается превратить ее мир в серебряный шар и улететь на небо в чертоги небесной женщины. Когда она выкрикивала эти слова, глаза ее сверкали бешеной злобой, а на губах выступила пена. Крон ужаснулся, увидев в какое ужасное чудовище превратила его мать женская ревность.

Гея подбила своих внуков восстать против отца и дала младшему, самому хитрому и отважному из них — Зевсу, оружие небесного гостя.

— Только не убивай его, — попросила она. — Пусть его муки продлятся вечно!

Ненависть обманувшейся в своих ожиданиях женщины была столь сильна, что она ликовала, видя как Кронионы волокут ее поверженных детей, опутанных цепями в подземную тюрьму. Она заливалась истерическим смехом…

Этот смех будет преследовать Крона всю жизнь. Сардонический смех, какой бывает у людей, сгорающих заживо. Этот ужасный смех заглушил даже грохот битвы, развернувшейся на флегрейских полях [88] Флегрейские поля — местность к западу от Неаполя, где происходила мифическая битва между богами и гигантами. . То сражались Кронионы и гиганты, возжелавшие освободить Крона. Возжелавшие по воле тоскующей Геи.

Но минули те времена, когда мог придти мужчина, что починит калитку, а вечером будет сидеть рядом, неотрывно глядя на огонь. Минули…

Осторожный и расчетливый, Зевс окружил Гею надежной стражей. Он опасался напрасно, женщина не любила младшего внука. В нем было слишком мало от небесного гостя.

А на землю падал кровавый дождь.

Во всей роще он любил лишь это место, где прятался источник с прозрачной водой, в котором резвились крохотные золотистые рыбки. Точно возле такого же родника он повстречал Сирингу, как две капли воды похожую на девственную Артемиду. И влюбился с первого взгляда и на всю жизнь. Он хотел подойти к нимфе и сыграть ей на свирели. Ведь никто в мире не мог извлекать более нежные звуки. Но Сиринга испугалась и убежала. Он гнался за ней покуда были силы, но так и не настиг. А позднее Громовержец сказал ему, что нимфа превратилась в тростник, из которого он делал звонкие свирели. Он не поверил, ведь он делал эти свирели и раньше. Но с тех пор он никогда не встречал Сирингу, хотя подстерегал ее у сотен родников, в которых купаются нимфы.

Касаясь руками мягкой травы, он наклонился над источником и в тысячный раз ужаснулся своему отражению. Сколь чудовищен был жребий, вытянутый Лахесис, коль суждено ему было уродиться козлоподобным монстром. Душою скорее человек, нежели зверь, а обличьем более от животного. Как горько закричала его мать Пенелопа, увидев плод блудной любви. Жестокосердный насмешник Аполлон уверял Пана, что, разрешившись от бремени, Пенелопа хотела бросить ужасного младенца в пропасть и лишь вмешательство отца, быстроногого Гермеса сохранило ему жизнь. Бог воров отнес малыша на Олимп. Небожители весело смеялись над забавным козлобородым младенцем. Они нарекли его Паном, что означает Понравившийся всем, и даровали ему бессмертие, чтобы он и в будущем веселил их.

Той! Той, веселый Пан!

Они шутили над ним. И шутки их бывали порой жестоки. Особенно Аполлона. Хотя Пан мог поклясться, что Стреловержец любит его. Но только какой-то странной любовью. Как свое тайное отражение. Красавец и чудовище. Должно быть, душе иногда хочется взглянуть на свое истинное обличье.

Пан слегка улыбнулся своему отражению. Его уродливое лицо стало почти милым. В общем-то, если разобраться, он не был ужасен, этот лесной демон с тростниковой свирелью в руке. И непонятно почему голубокожая Сиринга убежала от него. Должно быть, ей нашептал на ухо злокозненный Аполлон или вредный мальчишка Эрот, пустивший любовную стрелу в чресла Пана.