Дмитрий Колодан - Последняя песня Земли

Создать нужную атмосферу не сложно — достаточно развесить в парнике сложенные из бумаги фигурки. Познания Барни в оригами ограничивались вырезкой из «Популярной Науки», где была нарисована схема складывания журавлика. Маловато, конечно, но, к счастью, редис не выглядел как овощ, склонный к разнообразию. Барни решил компенсировать недостаток качества атмосферы ее количеством, увлекся, и вскоре теплица стала походить на страшный сон оригамиста. Однако результатами эксперимента Барни был доволен. Овощи росли быстро и обещали неплохой урожай. Правда, обычный редис на контрольной грядке ничуть не отставал в своем развитии, но, возможно, причиной была тяга к чужой культуре.

От постоянной влажности журавлики быстро размокали, и приходилось все время менять фигурки. Барни как раз развешивал очередную порцию бумажных птичек, когда снаружи раздался страшный грохот. Запотевшие стекла задребезжали, на мгновение Барни решил, что началось землетрясение. Только выскочив на улицу, он понял: встряска не имеет никакого отношения к колебаниям литосферных плит. Причиной были звуки, доносящиеся из соседнего двора.

Это была музыка, хотя Барни сильно сомневался в уместности слова. Визги, скрипы, стоны, глухие удары сплелись в чудовищной какофонии, за которой невозможно было различить и намека на мелодию. Основой был низкий, тягучий гул: Барни его не слышал, но ощущал всем телом. Пошатываясь, он добрел до изгороди и посмотрел поверх клубящихся ветвей и розовых цветов.

Прямо посреди двора стояла странная конструкция, судя по всему — некий музыкальный инструмент, похожий на гибрид органа и двигателя парового трактора. Гофрированные шланги паутиной опутывали высокие закопченные трубы, тяжелые шатуны раскачивали мехи из просмоленного брезента, вертелись толстые шестеренки. Нагромождение механизмов крепилось к восьмиколесной платформе и соединялось с клавиатурой от фортепьяно. За клавиатурой, прикрыв глаза, сидела Августа Басманти. На желтушном лице маской застыли тоска и сосредоточенность. Барни она напомнила ожившую индуистскую богиню с древнего барельефа. Изредка Басманти нажимала пару клавиш или брала легкий аккорд, в основном же пальцы оставались неподвижными. Алекс Эйхе, ее молодой муж, стоял рядом и задумчиво грыз ноготь мизинца.

Барни хотел крикнуть, чтобы они немедленно прекратили издевательства над его слухом, но понял, что голос попросту потеряется в шуме. А пока он думал, как бы привлечь к себе внимание, они сами его заметили. В какой-то момент музыка прекратилась, и Басманти резко повернулась в его сторону. Растерявшись, Барни помахал рукой. Соседи не соизволили ответить на приветствие. В глазах Алекса он прочитал глубочайшее презрение, во взгляде Басманти — скуку. Барни стало как-то неуютно, он, извиняясь, улыбнулся и отошел от изгороди, сам не понимая, почему должен чувствовать себя виноватым.

Всю ночь Барни не мог уснуть. Хотя звуки больше не повторялись, он никак не мог выкинуть их из головы. Что-то в самой структуре ритмов не давало ему покоя. Он раз за разом прокручивал их в голове, пытаясь докопаться до сути и отметая одну теорию за другой. Озарение пришло лишь под утро, когда он попытался рассчитать, к чему приведет распространение акустической волны в перпендикулярно поверхности Земле. О взглядах своей соседки он знал немного, но сведений оказалось достаточно, чтобы со всей ясностью увидеть ее чудовищный план.

На следующий день загадочный инструмент исчез. Барни не сомневался, что причиной тому было его случайное вмешательство. Басманти и Алекс явно не хотели, чтобы кто-то еще узнал об их целях. В первый раз они допустили оплошность, во второй этого не случится. Он остался с ними один на один. Правда, кто знает, может, за Басманти стоит целое тайное общество? Про себя Барни называл их анархистами, сам не до конца понимая, что вкладывает в это понятие. Но у врага должно было быть имя.

Оставалось найти доказательства. К несчастью, первая попытка добраться до инструмента закончилась провалом, как и две следующие. Но Барни не сдавался, и теперь, когда у него появилась акустическая ловушка, он был близок к успеху.

Время тянулось медленно, словно патока. Барни то и дело косился на часы, всякий раз изумляясь показаниям стрелок. Он был уверен, что лежит здесь не меньше часа, на деле же прошло всего двадцать минут. В наушниках по-прежнему ни одного постороннего звука. Барни мысленно перебирал свои записи, пытаясь понять, не прокралась ли в расчеты какая-нибудь ошибка. То, что он не видел изъянов, еще ничего не значило. Математика — штука хитрая; полностью полагаться на цифры — чересчур самонадеянно, слишком уж они непостоянны.

Читать дальше