Эйв Дэвидсон - Сын Неба

- А меня зовут Си-шэнь, - сказала девушка. - Хотя иногда, за гибкость моего тела, меня еще зовут Змеиной Грацией. Фамилии у меня нет, и происхождение мое неизвестно. Помню себя только катайской девочкой-рабыней при караване, пересекавшем пыльные пустыни на шелковых путях. Так что я, можно сказать, дитя верблюжьего кизяка. Говорят, отец мой был искателем приключений из травянистых гуннских степей. Наверное, оттого я так высока и рыжеволоса... Хотя кто знает? Как сироту меня еще озорной девчонкой продали этой доброй труппе бродячих актеров. С ними я с тех пор и живу, совершенствуя жалкие акробатические трюки, чтобы наполнить свою рисовую чашку. - Тут она еле заметно поклонилась и протянула вперед гибкие руки словно эту чашку в них и держала.

- Так значит, тебе знакомо, каково не иметь постоянного пристанища? спросил Марко, не сводя с девушки разгоревшихся от вина глаз. - Каково не принадлежать ни Европе, ни Катаю... всегда быть чужаком, сторонним наблюдателем... каково глядеть через деревянные решетки на теплый свет ламп в чужих домах - не имея ни собственного дома, ни собственной семьи?

- Да, хорошо знакомо, - просто ответила девушка. И тут, к удивлению Марко, две слезинки из ее раскосых черных глаз покатились по белоснежной коже щек.

Марко протянул руку, чтобы стереть эти слезинки, - и девушка сжала его загорелую ладонь своими маленькими пальчиками, увенчанными персикового цвета ногтями. Рука ее была прохладной и шелковистой. Такими же показались Марко и ее ароматные губы, когда он наклонился их поцеловать. Потом еще поцелуй - уже более страстный. И еще - пока жар от вина все нарастал и пел свою зазывную песнь. И еще - когда Марко заметил, что печаль девушки испаряется, а в глазах проглядывает ответное чувство. И еще - когда это чувство уже всецело овладело ими обоими...

Марко бывал со множеством женщин - самых разных народностей, во многих странах. Но ни одна из них так ему не подходила - не предчувствовала каждого движения его тела и души. Впрочем, и Си-шэнь, или Змеиная Грация, тоже бывала со многими мужчинами, ибо бродячей актрисе всегда приходится откликаться на первый же зов мужчины, играть для него и под сценическим занавесом, и в постели. Но Марко тем не менее почувствовал ее пробуждающуюся привязанность...

Как-то раз, когда они с великим ханом кормили того древнего карпа в окольцованном ивами пруду Великого Уединения в императорском парке, Хубилай сказал Марко:

- Ты, По-ло, сильный юноша. Да и твои отец и дядя, хоть и немолоды, все еще крепки и обладают прекрасным здоровьем. Каждый из вас вполне может иметь жену и давать ей все, в чем только может нуждаться женщина. Разве не так?

- Так, о повелитель.

- Но до сих пор никто из вас так и не упомянул о своей жене. Неужели никто из вас не женат?

- Никто, о повелитель, - ответил тогда Марко. - Мой отец был женат на моей матери в Венеции, но она умерла, когда я был еще совсем мал.

- Н-да, вот жалость. Моя мать тоже давно лежит под погребальным курганом.

Последовало молчание, а потом великий хан в очередной раз умышленно сменил настроение...

- Вздор! - вскричал Хубилай, и на его широкой багровой физиономии появилось знакомое Марко лукавое выражение. - Чепуха! Надо же, чуть было кольцо от досады не проглотил! - Великий хан имел в виду полость под самоцветом, куда многие осмотрительные люди кладут яд. - Надо же было подумать, что вы, все трое, можете вдруг оказаться кастратами. И даже хуже того. Что ты, мессир Марко, можешь мне лгать. Нет-нет - не протестуй. Я понимаю. Никколо, Маффео и Марко По-ло - все они полноценные мужчины. И все же ни одна из тех женщин, с которыми вы имеете дело, не связана с вами церемонией, называемой вами... браком. Не так ли?

- Так, о повелитель.

- Ага! Вот видишь! - Великий хан сильно порадовался своей прозорливости. - Я и это знаю! Меня мать учила - она тоже была христианкой. Правда, несторианского толка. Нет священника? Значит никакого брака. В смысле, того, что вы называете браком. Но почему вам нельзя провести этот обряд с несторианским священником? Ведь он тоже христианин.

Марко вздохнул. Тяжко вздохнул при одной мысли о женитьбе на одной из тех детоподобных женщин с непоправимо искалеченными ступнями, что появлялись при дворе. Вслух же он сказал:

- Потому что несториане считаются еретиками, о повелитель.

Император нахмурил брови. Потом лицо его прояснилось, и он махнул рукой.

- "Считаются еретиками". Значит, по-вашему, несторианские христиане еретики? Ах-ах! Какая любопытная теория! А вот как мне объясняла мать. Вы говорите, что та великая святая, Мариам, была матерью вашего божества. А они говорят, что та великая святая, Мариам, была всего-навсего матерью тела, в котором пребывало ваше божество. Что, не так? Вот видишь, я и это знаю! Знаю! А еще вы, франки... в смысле, латиняне... поклоняетесь образам, подобно буддистам. А несториане, мусульмане и иудеи - нет. Хуи-хуи и мусульмане едят верблюжатину, но не конину. А иудеи ни той ни другой не едят. Не едят они и баранины, и говядины - пока не извлекут из бедра сухожилие и не выбросят его. Зачем они это делают? Вот глупцы! Ведь если питаться сухожилиями, станешь крепким и жилистым. Это же очевидно! А они говорят, что какой-то там Муса, отец их пророков, запрещает им это делать. Что ты на это скажешь, По-ло?