Ирина Дедюхова - Позови меня трижды…

В отличие от нее, Терех почти не спал. Вначале он не понимал, почему вдруг его размеренная, налаженная жизнь полетела вверх тормашками? А потом в его голову пришло давнее толкование карт, подслушанное им в детстве у Макаровны, о том, что если уж карта выпала, то, даже если она потом уйдет из пасьянса, она оставит свой след… Взять хоть вот этого несчастного Люську… Знал он его меньше двух суток, Катька вообще клялась и божилась, что видала его только два раза в жизни. Еще сутки назад он бы многое дал, чтобы Люська этот навсегда сгинул… И вот Люська сгинул, а на душе такая хренотень, что пол ноги бы своей отдал, чтобы этот гад опять прыгал рядом в юбочке и строил планы на ближайшую зимовку…

Катя во сне два раза принималась пинаться ногами, сбрасывая с них одеяло. Когда она чуть не свернула ему пяткой скулу, он осторожно перевернулся и лег рядом, как все нормальные люди, закутав ее одеялом. Райка с Татьяной устроились на диване, к ним он выходить не хотел. Они точно не спят, Райка с вечера допила всю водку и могла брякнуть такого, чего ему уже не вынести. Не хотел он сейчас бить Райку, короче.

Волосы у Катьки пахли точно также как в детстве. Интересно, а они у нее подросли бы после репейного масла, если бы ее мамка их тогда почти наголо не остригла? Терех просунул под Катькину голову руку, сонная Катька вдруг заворочалась, повернулась к нему лицом, уткнувшись в грудь, обхватила за шею и всхлипнула. Она спала. А у Тереха в ушах гулко стучало сердце. Перед глазами расплывался огонек ночника и багрово-коричневые узоры маленького настенного коврика, который он помнил столько, сколько помнил Катьку…

Утром Танька всех позвала завтракать. Райка сидела на телефоне, уговаривая своего Бобика не плакать, а ехать сразу к отцу. Она, мол, сегодня на стрелку не пойдет, раз все вчера удачно получилось, поэтому тоже сразу рванет от Катьки к родителям. Танька резко надавила на рычаг телефона и зло ее оборвала: "Ты вообще дура или как, подруга дорогая? Кто такие вещи по телефону сообщает? Идиотка!"

За завтраком Татьяна сказала, что ни на какие стрелки нынче вообще никому ездить не надо. Печать у Валерки, пускать подавится. А о паспортных данных и отписках надо не на стрелках договариваться, а хотя бы в бане, как это делают все приличные люди у них в городе. Пускай теперь Валерик за ними побегает, раз так подло с ними поступил. В этой связи она заявила, что Райке с Бобкой надо пересидеть у родителей, которые должны им обеспечить алиби, а всем прочим надо немедленно выметаться в деревню. Но внимания к себе привлекать не стоит, поэтому расходиться все будут по одному. После этого все, не сговариваясь, выразительно посмотрели на Райку. Та, отложив яичницу, обиженно сказала, что ей вечно даже пожрать не дают, но Татьяна нетерпеливо постучала ложкой по столу. Рая быстро собралась и, сумрачно попрощавшись с компанией, вышла, тихонько, без скрипа притворив за собой дверь.

— Теперь я уйду, так разумнее всего будет, — сказала Татьяна. — Но вы, голубчики, смотрите! Тоже не засиживайтесь! Ты, Саш, где машину бросил?

— Так у дома… В гараж поставить не успел… С вечера ноги не несли, а утром — вы притащились, — растерянно ответил Терех.

— Вот и забери ее тихонько. А то никто ведь не поверит, что ты в деревню на автобусе уехал, когда у тебя машина под домом стояла, — встревожено сказала Таня. — В Пыжовке Катьку подождешь, чтобы ей три километра по грязи не тащиться. Пересидим у отца недельку, а через неделю никто ничего и не вспомнит. Еще кого-нибудь шлепнут. У нас это запросто! Ладно, я тоже пошла. И смотрите у меня, пацанва! — зло погрозила им напоследок Татьяна.

Закрыв за Татьяной дверь, Терех повернулся и столкнулся нос к носу с подкравшейся Катькой. Страх полностью изменил ее осунувшееся личико, на него глядела прежняя Катька, которую он больше не хотел отдавать никому. Он обнял ее, потом взял это лицо в руки, по нему тут же горошинами закапали слезы, сердце его опять куда-то покатилось, и подхватив на руки бесчувственную Катю, он понес ее к кровати, еще хранившей их тепло.

— Катенька, я не могу сейчас, не могу, но все будет, только не реви — шептал он ей, целуя волосы, нос, щеки. — Ты сейчас уедешь, правда, ведь? Уедешь? Я приеду потом…завтра. Обещаю!

И с силой прижимая ее к себе так, что у Катьки перехватило дыхание, он прошептал ей то, что, оказывается, давно растеряв все надежды, она ждала всю жизнь: "Я больше никому тебя не отдам!.."