Евгений Прошкин - Загон

В дверь позвонили, и на кухне раздался грохот – Никита Николаевич что-то выронил из рук.

Белкин вскочил с кресла и, скинув ботинки, тихонько перебежал к профессору.

– Никого не ждете? – спросил он одними губами.

– Кроме «неотложки».

– Не ошпарились? Хорошо, встаньте за стену, чтобы вас из коридора не было видно. И не дышать! В дверь позвонили снова.

– Ну иду, иду! – по-стариковски проблеял Иван Петрович. – Кому там неймется?

– Никита Николаевич, откройте!

– Ну открываю, открываю уже. А кто это?

– Полиция.

Белкин достал из-под пиджака разрядник и переставил флажок на малую мощность, но подумав, сдвинул его вверх, к самому ограничителю. Пистолет он оставил в кобуре, лишь отстегнул клапан. Иван Петрович надеялся, что стрелять все же не придется.

– Откройте немедленно! Полиция! – повторили в коридоре.

– У меня тут заело!.. Вы не могли бы оттянуть ручку на себя? Эти замки, беда с ними… Я открываю, надо только подержать…

– Да держу я, держу!

Дверь скрипнула и плотно вжалась в коробку. Белкин коснулся контактным усиком алюминиевой ручки, и, мысленно помолившись, тронул курок.

Секунд пять снаружи не было слышно ни звука. Потом дверь отпустили, и чья-то голова гулко стукнулась о кафель.

С обзорной площадки Илья ушел не сразу. Потеряв сначала Вадика, а вскоре и Андрея, он хотел спуститься вниз, но передумал и решил посмотреть на салют – когда еще удастся!

Хвостатые звезды, словно всплывая из омута, втыкались в темнеющее небо и разбухали разными, на любой вкус, букетами. На башне выключили свет, и огненные блестки, пролетая мимо окон, отражались в лицах желтым и голубым.

Каждый залп сопровождался криками «ура!», и Илья с внезапным раздражением подумал, что со времен первых китайских фейерверков вряд ли что-то изменилось.

Незадолго до конца представления он протиснулся к центру площадки и зашел в пустой лифт. Самые предусмотрительные последовали его примеру, большинство же осталось в зале, чтобы через несколько минут устроить свалку и в переполненных кабинах отдавить друг другу ноги.

Когда Илья оказался на улице, техники уже начали разбирать пусковые установки. Короткие квадратные фургоны с эмблемами Дня Единения Народов подъезжали к площади и выстраивались в четыре колонны.

Илья прошел вдоль вереницы одинаковых грузовиков и, остановившись у торговых автоматов, нажал кнопку на своем браслете. Затем поднял руку и, изобразив задумчивое ковыряние в ухе, сказал:

– Царапин вызывает.

– Секунду, Царапин, – отозвалось в черепе. – Связь не прерывать. Жди.

– Хорошо, жду.

– И не трепись, – велел голос. – Стой молча!

Кожу на затылке защекотало, но почесаться Илья не решился – кругом были люди.

Колонны раскрашенных фургонов постепенно сдвигались вперед. Когда с Ильей поравнялась очередная машина, он не обратил на нее внимания – разве что ход у нее был полегче, без вибрации и гула.

Внезапно три буквы в слове «Единения» выделились из ряда и скользнули вверх. В черном проеме появились руки и медленно, как во сне, взяли Илью за шкирку.

Спустя мгновение он оказался внутри. В кузове было темно – как раз настолько, чтобы не увидеть лиц двоих сидевших там мужчин. Илье надавили на плечи, и он волей-неволей опустился на жесткую скамейку – попутно соображая, что за спиной тоже кто-то есть.

– Докладывай, – сказал голос.

Впервые за эти годы Илья слышал его не через вшитый за ухо динамик, а естественным образом – самими ушами, причем двумя.

– Я их передал, – молвил Илья.

– Это и так ясно. Кто второй?

– Вадик, я говорил уже. Он просто сосед. Увязался, куда ж его денешь…

– Просто? Уверен?

– Конечно. Псих обычный. Шваль. Мусор, а не человек. Он, понимаете…

– Достаточно, – прервали Илью. – Художника мы сами прощупаем, без тебя.

– Художника?..

– Да, Царапин, чера Вадима Ветрова. Художника. Спасибо за сотрудничество…

Голос закончил, хотя, судя по интонации, он хотел добавить что-то еще.

«Спасибо за сотрудничество, но…» – представил себе Илья и оцепенел в ожидании. Либо удар, либо инъекция, но обязательно – сзади. Там еще двое, с крепкими руками. С крепкими и цепкими. Прямо стихи…

В нависшей тишине было слышно, как загомонили на улице – мимо фургона брела толпа из смотровой башни. Люди делились впечатлениями и что-то выкрикивали – скорее по инерции, чем от веселья. Кто-то пробарабанил по стенке нехитрый ритмический рисунок: «та-та-тратата».