Робертсон Дэвис - Мантикора (Дептфордская трилогия - 2)

Зоргенфрей. Без забот. Сан-Суси*. [Зоргенфрей... Сан-Суси - в переводе соответственно с немецкого и французского означает "без забот".] Как раз такое имя может дать человек, лишенный воображения, загородному дому в глуши. Но здесь есть что-то, никак не согласующееся с мыслью о богатых буржуа, отдыхающих от делания денег.

Спустившись к обеду, я увидел Рамзи в библиотеке. То есть в английском загородном доме эта комната была бы библиотекой, удобной и приятной, но в Зоргенфрее впечатление гнетущее. Полки вздымаются рядами к высокому крашеному потолку, на котором декоративным готическим шрифтом что-то начертано; кажется, это десять заповедей. Здесь стоит огромный глобус Земли, против которого расположился не менее огромный небесный глобус. У одного из окон, выходящего в сторону гор, смонтирован большой телескоп, которому, по моей оценке, не менее сотни лет. На низком столике находится очень современный предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся латунной рамой, в которой, одна над другой, закреплены пять шахматных досок. На каждой доске - фигуры, пять неоконченных партий. Доски изготовлены из какого-то прозрачного материала, а потому можно, глядя сверху, увидеть положение фигур на всех нижних досках. В камине вовсю горел огонь, перед ним сидел Рамзи и грел ноги - родную и деревянную. Он моментально почувствовал мое настроение.

- Необычный дом, правда?

- Очень. Вы здесь и живете?

- Я что-то вроде постоянного гостя. Так гостевали в восемнадцатом веке. Знаешь, люди, имевшие интеллектуальную жилку, держали в доме философа или ученого. Лизл нравится моя болтовня. А мне - ее. Не очень обычный для канадского учителя способ доживать дни, правда?

- Вы никогда не были обычным учителем, сэр.

- Не называй меня "сэр", Дейви. Мы же старые друзья. Твой отец был моим самым старым другом... если это можно назвать дружбой. В чем я иногда сомневаюсь. Но ты уже не мальчишка. Ты известный адвокат по уголовным делам. То, что раньше называли "знаменитая мантия". Все дело, конечно, в том, что у меня нет имени, которым бы меня называли все мои друзья. Как вы меня звали в школе? Пробка? Пробка Рамзи? Глупое прозвище. Протезы давно уже не делают из пробки.

- Если хотите знать, вообще-то мы звали вас Уховерткой. Из-за вашей привычки копаться в ухе мизинцем.

- Правда? Не думаю, что мне это очень нравится. Называй-ка меня лучше Рамзи, как это делает Лизл.

- Как я слышу, она вас называет "дорогой Рамзи".

- Да. Мы довольно близкие друзья. А какое-то время были даже больше, чем друзья. Это тебя удивляет?

- Вы только что сказали, что я опытный адвокат по уголовным делам. Меня ничто не удивляет.

- Никогда так не говори, Дейви. Никогда так больше не говори. В особенности в Зоргенфрее.

- Вы же сами только что сказали, что это необычный дом.

- О да. Это настоящее чудо на свой особый манер. Но я не совсем это имел в виду.

Нас прервала Лизл, возникшая через дверь, которой я прежде не замечал, поскольку та была надежно замаскирована - встроена в полки и покрыта фальшивыми корешками. На Лизл было что-то вроде мужского вечернего костюма из темного бархата, в котором она выглядела удивительно элегантно. Ее лицо Горгоны давно перестало меня шокировать. Рамзи повернулся к ней, как мне показалось, не без волнения.

- А сам за обедом будет?

- Наверно. А почему ты спрашиваешь?

- Просто подумал, когда Дейви с ним познакомится.

- Не суетись, дорогой Рамзи. Суетливость - признак старости, а ты отнюдь не стар. Скажите-ка, Дейви, вы когда-нибудь видели такую шахматную доску?

Лизл принялась объяснять правила игры, и оказалось, что партия ведется на пяти досках одновременно пятью наборами фигур. В первую очередь необходимо забыть все, что знаешь об обычных шахматах, и научиться одновременно думать как в горизонтальной плоскости, так и в вертикальной. Я, будучи довольно сильным игроком - правда, Парджеттера так в свое время и не победил, - был настолько озадачен, что даже не заметил, как в комнате появился еще один человек, и вздрогнул, услышав голос:

- Когда же меня представят мистеру Стонтону?

Говоривший был фигурой удивительной - элегантнейший маленький человечек с великолепной копной седых вьющихся волос. На нем был вечерний костюм, но вместо брюк - атласные бриджи до колен и шелковые чулки. Я сразу же узнал в нем Айзенгрима, фокусника, иллюзиониста, которого дважды видел в Торонто в театре королевы Александры. Во второй раз - когда был пьян и в расстроенных чувствах и крикнул Медной голове: "Кто убил Боя Стонтона?" Правила приличия мы впитываем с молоком матери, так что я пожал протянутую мне руку. Айзенгрим продолжил: