Михаил Грешнов - ВАС ЗОВУТ ЧЕТВЕРТЬ ТРЕТЬЕГО? (Сборник НФ)

Сколько лет пройдет еще до того? Сотни, тысячи? Люди далекого будущего поплатятся за ошибки своих давних предков? Как не допустить до этого?»

Михаил Григорьевич остановил поток своих вопросов. Справиться с пришельцами людям Земли нетрудно. Можно выбить оружие из руки мужчины. Можно связать стальными тросами эти существа. В конце концов побеждает тот, чье время течет быстрее.

Но как общаться с пришельцами? Как узнать об их родине и рассказать им о Земле? Ведь вопрос, заданный им сегодня, дойдет до их сознания через десятки лет, и пройдут еще сотни лет, прежде чем они ответят на него.

Придется задавать много вопросов, прежде чем установится хотя бы малейшее взаимопонимание между землянами и пришельцами.

Пройдут тысячи лет… И для потомков вопросы прадедов потеряют всякое значение, и они зададут свои вопросы… И опять пройдут тысячи лет…

Для пришельцев это будут часы, для землян — эпохи.

Михаилу Григорьевичу теперь было страшно подумать о продолжительности своей жизни, об этом крохотном отрезке времени.

Какой он неразличимый, словно капля в океане! Какая незаметная его жизнь, а ведь ему самому она кажется целой эпохой. И что он такое?

Для чего жил?

Что от него останется?

Михаил Григорьевич поднял голову. Останутся его дела — восстановленные для людей страницы истории… Его время не текло напрасно. И вот одно из доказательств. Он разгадал тайну статуй!

Поток мыслей захлестнул археолога. Теперь ученый понимал: он волнуется напрасно. Земляне найдут способ общаться с пришельцами.

То, что невозможно сегодня, станет возможным завтра.

И потомки сумеют ускорить процессы, протекающие в теле пришельцев.,

А его жизнь, как жизнь всякого человека, не укладывается ни в какой отрезок времени. Вернее говоря, этот отрезок зависит от самого человека. Один делает свою жизнь ничтожной и незаметной, другой — великой и многогранной. Понятие «мгновение» очень относительно. И секунда человеческой жизни — это то, что человек успеет сделать за нее.

Она может быть ничем и может оказаться эпохой.

Разве не стоят столетий мгновения из жизни Ньютона, когда он сформулировал свой знаменитый закон тяготения? Разве секунды жизни Леонардо да Винчи или Ломоносова — это только то, что отсчитали часы?

За секунду Земля проходит определенный путь, ветер пролетает определенное расстояние, муравей пробежит какую-то тропу. Человек может вообще не заметить секунды, а может нажатием кнопки в одну секунду запустить ракету в космос, может открыть новый закон природы.

Время — хозяин многих вещей в природе, но человек — сам хозяин своего времени.

Михаил Григорьевич задумался о том, какую жизнь прожили эти пришельцы. Что успели сделать за нее? Больше, чем он, или меньше?

Пламенеющий горизонт пустыни медленно угасал. Длинные тени легли от пришельцев и смешались ектенью Михаила Григорьевича. Они стояли друг против друга — высшие существа, такие разные и все же сходные в, основном. Ведь это они, существа, обладающие разумом, могли независимо от времени сделать свои жизни ничтожными или бесконечными…

В институте я проклинал латынь. Мне казалось, что изучать римское право можно и не зная языка, на котором говорили юристы древности.

«К чему этот мертвый язык?» — не раз кричал я на занятиях.

Дважды я уводил с семинаров по латыни почти всю группу. Мы уходили в кино, и потом я получал выговоры за «отличную» организацию этих культпоходов.

Однако репрессии декана меня не останавливали.

Я был непримиримым борцом против латыни.

Наш толстый и неповоротливый латинист ненавидел меня, кажется, не меньше, чем я ненавидел латынь. Он принципиально не поставил бы мне больше тройки даже за самый блистательный ответ. А я счел бы себя оскорбленным, если бы получил по латыни больше, чем тройку. У меня неплохая память. Я кое-как усвоил латинские склонения и спряжения — они запоминались почему-то довольно легко.

Но я жалел время на латынь.

То, что задавалось, я прочитывал только один раз — достаточно!.. И поэтому на семинарах и зачетах я отвечал коряво, дубово, запинаясь, мучительно вытаскивая из памяти нужные слова.

Я получал свою заслуженную тройку и счастливо улыбался, как будто мне назначили повышенную стипендию. А толстый латинист, выводя мне отметку, усмехался и качал тяжелой лысой головой. У него была такая усмешка, как будто он знал о том, что произойдет через несколько лет.