Виктор Сапарин - Поющие пески

В углу кабинета сидел в кресле человек средних лет, с лысиной, идущей от лба, с черными густыми бровями. Он был в полном полевом снаряжении, но не в сапогах и бриджах, а в длинных измятых брюках и грубых ботинках. На левой его руке блестели часы с крупным циферблатом, застегнутые прямо поверх рукава рабочей куртки, а под целлулоидом планшета просвечивала карта с отметками цветным карандашом. Человек с интересом смотрел на отряд дяди Прохора сквозь золотые очки.

— Профессор Ястребов, Он пожал всем руки сильным, коротким «жимом», как это делают спортсмены.

— Может быть, пройдем к вам? — сказал он.

Они уселись на веранде, сгрудив плетеные кресла к круглому столу.

— Ваши материалы, — сказал Петр Леонидович, доставая из планшета отчет отряда, — очень меня заинтересовали. То, что вы не нашли типичного признака поющих песков, конечно, досадно. Но я думаю, что вы не зря проделали эту работу, — профессор Ястребов положил руку на тетрадь. — Тайна поющих песков еще не раскрыта, и всякая попытка ее разгадать очень важна. Тем более, — продолжал он, обводя живыми черными глазами своих слушателей, — тем более, что таких разгадок, — я лично в этом убежден, — может быть несколько. В этом, может быть, и заключается то расхождение во взглядах на поющие пески, которое существует у различных ученых, равно как и противоречивость самих наблюдений. А вы пробовали, — спросил он, — озвучивать ваши пески, те, что вы открыли в пустыне и привезли сюда?

— Пробовали, — ответил Павлик.

— Ну и что же?

— Они звучали.

— Но только плохо… — уточнила Галя.

— А как — плохо?

— Так, чуть–чуть. Едва слышно. Слабенький скрип… и все.

— А там, на бархане?

— Ну, там пели вовсю.

— Чем же вы это объясняете?

— Чем? — Павлик подумал. — Я полагаю, что способность звучания нам удалось восстановить только частично. Да и обстановка другая: там — целый бархан, а тут — пригоршня. Конечно, звук должен быть слабее.

— Слабее–то слабее, да тот ли?

Павлик снова переглянулся с Галей. Что имел в виду профессор? Прохор Иванович напряженно следил за разговором.

— Сделаем опыт, — распорядился Ястребов. — Прошу вас: все так, как всегда.

— Испытание озвучиванием? — переспросил Павлик.

— Да. Прохор Иванович! Сойдите, пожалуйста, в палисадник и принесите песку.

— Какого прикажете?

— Да особенно не трудитесь. Берите первый попавшийся. Пожалуй, лучше, если он будет помельче.

Поискав глазами, дядя Прохор «нагнулся, крякнул и поддел огромную груду песка. Прямо на лопате он подал его на стол. — Приступайте, — кивнул Ястребов студентам.

Те быстро и очень тщательно, волнуясь, как 'на экзамене, провели всю обработку. Прокипяченный в воде с примесью соляной кислоты песок высушили и прокатали на стеклянной доске. По углам доски Павлик положил для охлаждения стекла таблетки сухого льда: так рекомендовалось в инструкции.

— Теперь послушаем!

Профессор надавил пальцами кучку песка, насыпанную на деревянный стол. Раздался слабый скрип.

— Поющие! — воскликнули Галя и Павлик.

Прохор Иванович вопросительно смотрел на профессора.

— Теперь проделаем другой опыт, — сказал тот невозмутимо, словно и не замечая общего волнения. — Возьмем какую–нибудь пробу из тех, что вы уже испытывали. У вас они сохранились? Дайте взглянуть! Можно эту или, если хотите, вон ту.

В отобранных пробах был песок, который Павлик пытался составить искусственно, — печальный памятник их общей неудачи: наверняка никуда негодный.

Но студенты покорно принялись за обработку проб.

Ястребов взял в руки стеклянный лист и посмотрел его на свет.

— Надо заново протереть стекло. Оно запылилось. Вы после каждого раза вытираете стекло? — обратился он к Гале.

— Непременно! — подтвердил дядя Прохор. — Когда Галя, когда я. Давайте, я вам сейчас так отдраю…

Профессор усмехнулся, глядя, как крепкие руки дяди Прохора орудуют над стеклом.

— А что это у вас за тряпка? — спросил он.

Галя покраснела. Это была ее старая шелковая косынка. Настоящая тряпка куда–то запропастилась.

— Ну, ничего, — успокоительно заметил профессор, — повторим!

Петр Леонидович снова нажал пальцами на кучку песка, и, к изумлению всех, кроме него самого, песок заскрипел так же, как и в первом случае.

Они сделали еще несколько опытов, уже не спрашивая, сами, торопясь и волнуясь. Происходили чудеса! Мертвый песок из самых безнадежных, забракованных ими проб подавал сейчас явные признаки жизни. Правда, эти признаки были слабыми, едва ощутимыми, но все же голос песка слышался. Только крупный песок по–прежнему упрямо молчал.