Ла Де: Адский житель

Фридрих ДЕ ЛА МОТТ ФУКЕ

АДСКИЙ ЖИТЕЛЬ

Однажды под вечер приехал в Венецию - всем известный итальянский торговый город - молодой немецкий купец по имени Рейхард, веселый, разбитной малый. На немецких землях в ту пору было неспокойно, ибо шла Тридцатилетняя война; поэтому молодой купец, любивший пожить в свое удовольствие, был очень рад, что дела привели его на время в Италию, где парили мир да благодать и где, как он слышал, было вдоволь редкостных вин, разнообразных сладчайших плодов, не говоря уже о прекрасных женщинах, до которых он был весьма охоч.

Он плыл, как это там принято, на небольшой лодке, что зовется гондолой, по каналам, заменяющим в Венеции обычные мощеные улицы, любовался красивыми домами, а еще больше - красивыми женщинами, которые то тут, то там выглядывали из этих домов. Когда же гондола поравнялась с великолепным зданием и он увидел в его окнах не менее дюжины очаровательнейших женских головок, молодой купец сказал, обращаясь к одному из гондольеров: "Господи боже, вот выпало бы на мою долю такое счастье хоть словечком перемолвиться с одним из этих прелестных созданий!" - "Ба! - воскликнул гондольер, - за чем же дело стало! Выходите и смело поднимайтесь к ним. Там вы не соскучитесь". Но молодой Рейхард ответил: "Тебе, видать, охота дразнить чужестранцев, и ты полагаешь, я такой неотесанный, что последую твоему глупому совету, а во дворце надо мной всласть посмеются или даже, чего доброго, вовсе прогонят прочь". - "Сударь, не учите меня обычаям нашей страны, - сказал гондольер, - послушайте моего совета, поскольку этим интересуетесь, и, если вас там не встретят с распростертыми объятиями, я не возьму ни гроша за прогулку".

После этих слов молодой купец решил, что все же стоит попытать счастья, и оказалось, гондольер его не обманул. Мало того что стайка очаровательных девиц встретила чужестранца с неподдельным радушием, та, которую он счел самой прекрасной, увела его в свои покои и там потчевала такими дивными яствами, напитками и поцелуями, что в конце концов он почувствовал себя наверху блаженства. "Да я и впрямь попал в самую расчудесную и восхитительную страну на свете, - неоднократно повторял он самому себе. - Но вместе с тем я должен без устали благодарить небо за те исключительные достоинства моего тела и души, которые оказались столь по сердцу здешним дамам".

Когда же он вознамерился покинуть этот весьма гостеприимный дом, девица потребовала у него пятьдесят дукатов и, так как он выразил свое удивление, сказала ему: "Эй, юный хлыщ, неужто вы полагали, что самая роскошная куртизанка Венеции будет радовать вас за здорово живешь? Заплатите как миленький, потому что тот, кто заранее не сторговался, должен выложить столько денег, сколько с него потребуют. Если же вы рассчитываете вскоре снова вернуться сюда, то ведите себя умнее и тогда вы сможете за ту сумму, с которой вам придется расстаться сегодня, наслаждаться хоть целую неделю".

Ах, какую досаду должен испытывать человек, который поначалу вообразил, что покорил принцессу, а потом обнаружил, что всего лишь предавался с девкой гнусному разврату и притом изрядно опустошил свой кошелек! Однако молодой купец пришел в меньшую ярость, чем любой другой на его месте, поскольку радости тела занимали его в этой истории куда больше, нежели радости души, и, уплатив сколько требовалось, он велел гондольерам везти себя в винный погребок, чтобы залить вином остатки раздражения, которые в нем еще тлели.

Раз уж наш разбитной купец вступил на этот путь, он больше не испытывал недостатка в приятном обществе. День за днем проходили в попойках и кутежах в компании веселых собутыльников; исключение составлял, пожалуй, лишь армейский капитан, испанец; он хоть и участвовал во всех развлечениях этой бесшабашной братии, к которой прибился и молодой Рейхард, но обычно хранил молчание и поражал всех тревожным выражением своего мрачного лица. Но, несмотря на это, его охотно приглашали, потому что он пользовался уважением, владел, видно, большим состоянием и был готов поить своих друзей по несколько вечеров кряду.

Конечно, молодой Рейхард больше не допускал, чтобы его так беспардонно обирали, как в день приезда в Венецию, но деньги у него все же заметно таяли, и он с большим огорчением думал, что вскоре ему придется положить конец такому немыслимо сладостному существованию, если он не хочет ради ветреной жизни пустить по ветру все свое состояние.