оскомину. Менялись персонажи, менялись декорации, но суть всегда была проста, как дважды два. А теперь… Теперь это очень мало походило на тимуровское движение. Теперь это было больше сродни духу Робин Гуда или Юрия Деточкина. Если бы только можно было открыться хоть кому-нибудь! Например, этому новенькому. Или мальчишке-участковому. Кажется, первый в полной мере наделен житейской мудростью и здравым смыслом, а второй интуитивно понимает «что такое хорошо, а что такое плохо».
Но нельзя, нельзя. И раньше-то было нельзя, а теперь – тем более. Что же делать?
Глава 17
Бейте в горны, трубите в барабаны
Бес был доволен. В сущности, его роль уже была сыграна, работа выполнена. Осталась самая малость: убедиться в том, что жизнь прожита не зря и след, который он мечтал оставить на этой земле, не затянется гнилью и плесенью. Ну, что же подождем. Если он хоть что-то понимает в этой жизни, то ждать осталось совсем недолго.
* * *
На беду ли, на счастье ли, заведующей в «Улыбке» не было.
– Уехала в райцентр выбивать нам бесплатные подарки к Восьмому Марта и свечки в церковь поставить за грешников, – наперебой объясняли ему хозяйки, – мы кажную неделю за них свечки ставим. Недорогие, по рублю, а все равно помогают.
«По рублю, – кольнуло Костика, – совсем недавно это „по рублю“ уже звучало».
– За всех грешников или поименно? – поинтересовался он вслух.
– Зачем же за всех? За всех не подействует. Поименно, конечно.
– А имена откуда берете? Сочиняете или свои ставите?
– Нет, у нас все как положено. Наша заведующая их на бумажечке пишет, сама по делам бегает, а мы по-очереди в церкви ее дожидаемся. А можно мы вас о международном положении поспрашиваем? А то по телевизору больно быстро говорят, не все понять успеваем.
Костика затащили в Красный Уголок, водрузили не стол перед бюстом Ленина электрический самовар, тарелку с блинами в сметане, сели все кружком и стали задавать вопросы.
Костя успевал все: и отвечать на вопросы о международном положении, и принимать жалобы, и уминать блины, и думать, как бы побольше узнать о заведующей в ее отсутствие.
– Интересно, откуда у вашей Инессы Васильевны такой богатый опыт? – начал он с самого невинного вопроса. – Она что, всю жизнь работала, в домах престарелых?
– Что ты, сынок, – опередила своих подруг Федотовна, – до нас она на детях тренировалась. Сначала в школе работала, потом в ПТУ директором была, потом пошла в колонию, малолетних преступников перевоспитывать, а уж потом и до нас созрела, к пенсии.
– С нами труднее, чем с малолетними преступниками, мы капризные, а наказывать нас жалко, – похвасталась Анна Андреевна.
– Не может быть! – подогрел их Комаров.
– Дежурная, принесите альбом, – скомандовала Федотовна.
Дежурная старушка с красной повязкой на рукаве приволокла толстый слегка слинявший фотоальбом, обтянутый голубым плюшем. Альбом представлял собой что-то вроде свидетельства славного трудового пути заведующей но-пасаранского дома престарелых. Состоял он сплошь из групповых фотографий. На первых были изображены группки перепуганных вусмерть пионеров в мешковатых юбках и семейных трусах с помочами. Пионеры напряженно таращились в объектив, видимо, ожидая, что вместо птички оттуда вылетит как минимум птеродактиль, а как максимум враг мирового пролетариата. Защитить пионеров от страшного фотоаппарата пыталась девушка изящного телосложения с тонкими, даже несколько аристократичными чертами лица. Она, в отличии от своих подопечных, не была напугана. Руки ее обнимали максимальное количество жавшихся к ней питомцев, глаза фанатично горели огнем любви ко всему живому, даже к совершенно запутавшемуся в жизненных ценностях врагу мирового пролетариата.
Фотографии с пионерами сменили изображения старших школьников. Менялись лица, качество фотографий, прически, платья, выражения лиц. Почти не менялся лишь центральный персонаж всех фотографий – пионервожатая, учительница, директор – Инесса Васильевна. Да, она взрослела, меняла стрижку, на лицо наползали неизбежные мелкие морщинки, но глаза оставались теми же. Они все так же горели фанатичным огнем любви ко всему живому. Даже к совершенно запутавшемся в жизненных ценностях врагам мирового пролетариата, птеродактилям и прочим несознательным элементам.
Последней была групповая фотография ее новых подопечных и заключенных-побратимов. Костя в благоговейной тишине всмотрелся в лица старушек, потом раскрыл первую страницу. Интересно. До чего же похожими были глаза пионеров на первой и бабусек на последней! Столько же торжественности, столько же осознания важности исторического момента, столько же подсознательного, детского испуга. А самое смешное было в том, что заключенные, которые снялись вместе со своими подшефными, словно заразились от них серьезностью. Только один расплылся улыбкой профессионального тележурналиста. Зубы, как в рекламе.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу