Евгений Лукин: Пока не кончилось время

Такое впечатление, что этот телефон-автомат неоднократно побивали за что-то каменьями. Трубка была прикована к помятому корпусу крепкой короткой цепью. Как кружка к бачку, машинально отметил Калоге́р.

Он опустил в черную прорезь две минуты жизни и набрал номер.

– Банк времени слушает, – незамедлительно отозвался любезный женский голос.

Калогер молчал.

– Банк времени слушает, – повторила женщина, не изменив интонации ни на йоту.

Калогер медленно опустил трубку на деформированный рычаг.

– Банк вре… – Голос оборвался, и в недрах автомата что-то негромко звякнуло. Две минуты жизни были потрачены впустую.

Еще пару минут он потратил на бессмысленное стискивание трубки. Потом резко обернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с ярко и безвкусно одетой женщиной, видимо, ожидавшей конца разговора. Женщина смотрела на Калогера чуть отшатнувшись и округлив глаза.

– Извините… – пробормотал он, сообразив, что напугал ее своим неожиданным поворотом и перекошенным, надо полагать, лицом.

Он побрел к набережной, и ветер, как прикладом, подталкивал его в спину. Глупо… Конечно, звонить туда не следовало. Но раз уж позвонил…

Да, раз уж позвонил, то будь добр – доведи дело до конца и выслушай неизменно любезный женский голос, который сообщит, что на банковском счету у вас, господин Калогер, в общей сложности где-то еще два месяца жизни. Или около того…

Два месяца? Он остановился, чувствуя, как неодолимый ужас словно высасывает его изнутри: еще миг – и хрупкая оболочка – все, что осталось от Калогера, – схлопнется и косо опадет на асфальт.

– Прекрати! – хрипло сказал он. – Ну!

Не сразу, на прекратилось. Да, вот так, оказывается…

«Успокоился? – с отвращением спросил он себя. – Утрись и следуй дальше…»

Два месяца… Невероятно. Последний раз он интересовался своими капиталами года три назад, сразу после развода, и у него тогда, помнится, оставалось еще лет десять… Нет-нет, в этом надо разобраться… Ну, работал, конечно. Без роздыха. На износ. «Испепеленные», «Нигромант», «Медь звенящая» – что ни книга, то каторга… И все равно: десять лет за три года? Невероятно…

День был ветреный. Улица являла собой подобие вытяжной трубы. Рядом с Калогером, шурша по асфальту, полз обрывок газеты, испятнанный клюквенным соком. Казалось, в городе идет продувка: все лишнее, все отслужившее свой срок сметалось в сторону набережной.

И еще знакомые, вспомнил он вдруг. Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Пожиратели чужого времени… Ладно, Калогер, хватит. Какие, к дьяволу, десять лет! Давай о том, что есть.

Ну, допустим, два месяца. Дней десять сразу же откинь на квартплату. Жрать тоже что-то надо – еще тридцать дней долой… Нет, двадцать. Хватит с тебя двадцати. Итого, месяц. А «Слепые поводыри» – это страниц триста как минимум…

У табачного киоска Калогер задержался (испятнанная клюквенным соком газета уползла дальше) и, уплатив полчаса, получил пачку «Жупела» и на десять минут сдачи. Кстати, о куреве. Курево – это еще дня три, не меньше… С чем остаешься, Калогер?

Он добрался до набережной и, расслабленно опустившись на скамью, стал смотреть, как на том берегу бурлят подобно расплавленному олову серебристые тополя.

Подумать только, а ведь есть среди пишущей братии люди, всерьез уверяющие, что зарабатывают времени больше, чем тратят… Врут, собачьи дети! Больше, чем тратишь, не заработаешь. Как ни крути, а рано или поздно время кончается…

Прикуривая, Калогер обратил внимание, что возле гранитной вазы стоит и смотрит на него та самая женщина, с которой он столкнулся у телефона-автомата. Так… Выпученные глаза, намечающийся зобик – видимо, базедова болезнь, а никакой не испуг, как ему показалось вначале. Вялые, равнодушно сложенные губы, нос – клювом. Одета в супермодный бесформенный балахон, состроченный из цветных клиньев.

«Ну вот и стервятники, – беспомощно подумал он. – Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Почуяли. Последний автограф Калогера… Ах, дьявол, сейчас ведь подойдет!..»

Не сводя с него глаз, женщина двинулась к скамье – осторожно, словно крадучись. Яркое лоскутное оперенье встрепано ветром; все, что может бренчать, – бренчит: серьги, браслеты, цепочки. Богема, надо полагать.

– Вы – Калогер?

Голос – хрипловатый, вроде прокуренный. Да, скорее всего, богема. Калогер с трудом разомкнул спекшиеся на ветру губы.