Ларри Нивен - Осколок Империи

Движущаяся коробка была на этот раз решетчатая. Мэт мог видеть все, пока спускался вниз. Если бы он страдал боязнью высоты, он бы сошел с ума прежде, чем коробка остановилась у шлюзовой камеры.

Шлюз был несколько больше движущейся коробки. Внутри он был из темного металла, и в нем Мэт увидел приборный щиток из розовато-голубого пластика. Мэта уже начало тошнить от всех этих светящихся циферблатов и металлических стен. Ему казалось странным и неприятным такое обилие металла повсюду, а постоянное стремление понять, что показывают все эти стрелки, действовало ему на нервы.

На потолке была какая-то конструкция. Мэт не сразу понял, что это. Что-то простое и очень знакомое… А! Лестница! Совершенно бесполезная лестница шла по потолку шлюза от двери до стены.

Ну конечно! В космосе, во время полета, наружная дверь представляла собой люк, ведущий в шлюз из помещений корабля. Конечно, потребовалась бы лестница. Мэт ухмыльнулся, пересек шлюзовую камеру и чуть не столкнулся с полицейским.

У него не было времени воспользоваться «счастьем Мэта Келлера». Он нырнул обратно в шлюз. Он услышал, как щелкают усыпляющие пули, словно камешки по металлу. Через минуту полицейский выйдет из-за поворота и выстрелит в него.

Мэт крикнул единственное, что пришло ему в голову:

— Стой! Это я!

Охранник появился в ту же минуту, но он все не стрелял… и не стрелял… и наконец повернулся, пошел прочь с угрюмым видом, бормоча извинения. «Интересно, — подумал Мэт, — за кого он меня принял». Это не имело значения, полицейский уже забыл о нем.

Мэт решил пойти за ним, вместо того чтобы куда-нибудь свернуть. Ему казалось, что если охранник увидит двух человек, причем одного узнает, а на второго не обратит внимания, то он не станет стрелять, как бы ему ни хотелось нажать на курок.

Коридор был узкий и поворачивал влево. Пол и потолок были зеленого цвета. Стена слева — белая, с неприятно яркими лампами; стена справа — черная, шероховатая, резиновая, которая, очевидно, была раньше полом. И, что еще хуже, все двери в коридоре представляли собой люки либо в полу, либо в потолке. Двери в полу были в основном закрыты, и по ним шли широкие мостики. Двери в потолке были в большинстве открыты, и к ним вели лестницы. Все лестницы и мостики выглядели старыми и примитивными, еще времен первых колонистов, и все они были приварены к стенам.

Это выглядело жутко. Все на боку. Идешь словно в невесомости.

В некоторых комнатах наверху Мэт слышал звуки и голоса. Они для него были бессмысленными. Он не видел, что происходит наверху, да и не пытался увидеть. Ему нужен был только голос Кастро.

Если бы он смог притащить начальника полиции к рычагам управления реактором, где бы они ни находились, тогда бы он мог пригрозить, что взорвет «Планк».

Кастро не уступил под угрозой физической боли, но как он отреагирует на угрозу всему плато Альфа?

А ведь Мэту надо освободить лишь одного пленника.

…Это был голос Кастро. Он слышался не с потолка, а снизу, за закрытой дверью. Мэт наклонился и подергал ручку. Заперто.

Постучать? Но вся Специальная полиция сегодня настороже и готова стрелять во что угодно. В таком случае Мэт потеряет сознание и упадет намного раньше, чем стрелок потеряет интерес к нему. И никакой возможности украсть ключ или подобрать подходящий. Но он не может стоять здесь до бесконечности.

Если бы Лэйни была сейчас здесь…

Голос. Полли встрепенулась и вся превратилась в слух — только она ничего не почувствовала, она даже не знала, сделала ли хоть одно движение.

Голос. Неопределенно долгое время у нее вообще не было никаких ощущений. Для нее существовали лишь смутные воспоминания и мысленные образы, да еще какое-то время она провела во сне. Кто-то всадил в нее обойму усыпляющих пуль. Она живо помнила эту боль. Но теперь она проснулась. Мозг отказывался служить ей, она не могла сосредоточиться. Она начала сомневаться в реальности своих воспоминаний. Лица друзей расплывались перед ее мысленным взором. Она вцепилась изо всех сил в воспоминания о Джее Худе, с его заостренным лицом ученого, которое легко удержать в памяти. Джей. В течение двух лет они были просто близкими друзьями, но последние два часа она безнадежно любила его, так как ясно могла воссоздать в мозгу лишь его лицо да еще лицо врага, широкое и бесстрастное, с яркими белоснежными усами, лицо, которое она ненавидела. Она слишком сильно старалась сделать образ Джея ярким и четким, чтобы он обрел плоть, выражение, значение. Но лицо стало расплываться. Она попыталась вернуть изображение — оно лишь сильнее расплылось.