Пол Андерсон - Ночное лицо

— Я их не боюсь, — ответил Толтека со слабой вспышкой возмущения.

— Я этого не говорил. Я просто подумал, что внутри, ты не чувствуешь, что они связаны с жизнью. Я чувствую. И гвидионцы тоже. — Ворон поднялся. — Нам надо возвращаться.

Они медленно, с трудом, двинулись к главной тропе. Они еще не дошли до нее, как появилась Эльфави с тремя мужчинами и Корсом.

Она охнула и побежала навстречу. Толтека подумал, что она сейчас очень похожа на какую-нибудь лесную нимфу, бегущую через зеленые своды. Но хотя он казался гораздо более окровавленным, схватила она Ворона.

— Что случилось? Ох, я так волновалась…

— У нас были неприятности с обезьянами, — сказал Ворон. Он мягко, с несколько угрюмой улыбкой, отстранил ее от себя. — Тише, тише, миледи. Особого вреда нет, но я весь в грязи, и обниматься довольно больно.

«Я бы так не поступил», — несчастно подумал Толтека.

Когда он рассказывал про случившееся, голос его был резок. Беодаг присвистнул.

— Так значит они вот-вот начнут делать орудия! Но клянусь, я никогда этого не замечал. И на меня никогда не нападали.

— И все же группы, которые ты встречал, живут гораздо ближе к человеческим поселениям, да? — спросил Ворон. Беодаг кивнул.

— Это все объясняет, — объявил Ворон. — Каким бы ни был источник ваших бед во время Бейля, горные обезьяны здесь ни при чем.

— Что? Но если у них есть оружие…

— У этой стаи есть. Она, должно быть, сильно опередила остальных. Возможно из-за кровосмешения эти обезьяны стали более разумными. Другие даже не дошли до их стадии, несмотря на то, что видели, как люди пользуются орудиями, чего, я думаю, эти не видели. И наши друзья не могли вломиться в дома. Берцовая кость здесь не годится, это не лом. Кроме того, им не хватает настойчивости. Они могли бы взять верх, и должны были — после вреда, который мы им причинили — но бросили. И вообще, зачем им нужно грабить дома? Человеческие инструменты для них ничего не значат. Они выбросили не только наши пистолеты, но и кинжалы. О них можно забыть.

Гвидионцы казались встревоженными. Глаза Эльфави затуманились.

— Неужели хотя бы на день ты не можешь забыть про эту свою навязчивую идею? — умоляюще спросила она. — Это мог быть такой прекрасный день.

— Хорошо, — устало сказал Ворон, — вместо этого я подумаю о лекарствах, бинтах и о чае. Ты удовлетворена?

— Да, — она неуверенно улыбнулась. — На этот раз я удовлетворена.

В Инстаре наступал фестиваль. Толтеке вспомнилась Карнавальная Неделя в Нуэвамерике — не торговая лихорадка городов, а маскарады и танцы на улицах в провинции, где люди еще умели веселиться. Как ни странно, во всем прочем такие церемонные, гвидионцы отмечали канун Бейля, отказавшись от всяких церемоний. Учтивость, честность, ненасильственность, казалось, так пропитали и укоренились в них, что потерять их уже нельзя. Но мужчины орали и отпускали грубые шутки, женщины одевались с такой расточительностью, что в любое другое время длинного года над ними бы обязательно смеялись, школы превратились в игровые площадки, любой простой прежде обед превращался в банкет, а в некоторых семьях откупорили вино и по-человечески напились. Венки из джуля и роз висели на каждой двери; ни один час дня или ночи не обходился без музыки.

«И так по всему этому миру, — подумал Толтека, — в каждом городе, на каждом обитаемом острове год начался, и люди вскоре отправятся к своим святыням».

Он шагал по дорожке, усыпанной гравием. Солнце подходило к зениту, и малыш Бьюрд шел, держась за его руку, Вдали, над западными лесами, грезили горные вершины.

— И что же вы тогда сделали? — Бьюрд затаил дыхание.

— Мы остались в горах и веселились, пока не пошел дождь, — ответил Толтека. — Затем, когда опасность миновала, мы продолжили путь к цели, осмотрели — место право прекрасное — и вернулись наконец сюда.

Ему не хотелось рассказывать или вспоминать об ужасном эпизоде в лесу.

— Когда мы точно вернулись?

— Позавчера.

— Ах, да, сейчас я вспомнил. Здесь трудно следить за временем, когда никто особенно не обращает внимания на часы, и все-таки приятно.

— Город — Го! А какой он?

— Ты не знаешь?

— Конечно нет, кроме того что в школе моему двоюродному брату немного говорили. Меня еще не было, в прошлый Бейль.

— Город очень красив, — сказал Толтека. Он с интересом подумал о том, как такие маленькие дети могли входить в такую продолжительную религиозную медитацию, — если это она, и как они впоследствии так хорошо сохраняли в секрете то, что там происходило.