Елена Анфимова - Песнь десятая

— Это говорит только о том, что я не свинья, — хотел возразить Олег Иванович, — но почувствовал, что столь прозаическое вкрапление нарушит их поэтический диалог, и воздержался.

Олег Иванович оказался в затруднительном положении. К его чести надо сказать, что у него и мысли не было остаться с Цирцеей. Он был, прежде всего, человеком долга и на поводу у своего сердца ходить не привык. Его удивляло и даже несколько тяготило столь бурное проявление чувств. «В конце концов, кому, как не ей, знать, что я не свободен!

Что за невоздержанность?» — с раздражением думал он. Но так думал Олег Иванович, Одиссей же печально смотрел в разгневанное лицо богини. Легкими тенями вставали в его памяти смертные женщины, которых он знал когда-то. С ними ему было легко, и оставлял он их просто, без мук, ведь ни одна из них не посягала на его душу, не требовала любви, довольствуясь малым. Крохотная частичка души, которую он отдавал бывшим возлюбленным, вырастала вновь, и он сам чувствовал себя, словно ящерица, у которой снова отрос хвост, оборванный глупыми детьми. И даже Пенелопе он не отдал всего себя, любя больше всего на свете свободу и возможность уйти в любой момент Пенелопа же знала об этом и не пыталась держать мужа при себе Может быть, именно поэтому Одиссей так стремился сейчас домой.

Я сдерживаюсь из последних сил, чтобы не толкнуть моего героя в объятия несчастной Цирцеи, так велико мое сострадание. И если бы это действительно был Одиссей, как он есть, то именно так я и поступила бы. Ведь эрудированный читатель помнит, что Одиссей долгое время оставался на острове в гостях у Цирцеи, давая отдохнуть усталым товарищам и ожидая, когда они снова станут готовы к опасному путешествию.

Но тот Одиссей, о котором рассказываю я, не настоящий. Он (да простит меня великий Гомер) наполовину плод моей фантазии. Впрочем, может быть, Олег Иванович тоже не настоящий? Может быть, именно его я придумала? И сестру Марину. И усталую Музу, на которую можно сослаться в случае чего.

Впрочем, я не права. Конечно, выдуман мной только Одиссей, ведь именно его поступки я могу предугадать, а как поступит в необычной ситуации живой человек, узнать заранее можно, но трудно. Очень трудно.

Иначе не разводили бы мы руками: «Кто бы мог подумать». Поэтому я прерываю свой рассказ, тем более что сказала уже все, что хотела сказать, а вмешиваться в чужие отношения — не в моих правилах. Пусть люди все решают сами. Но кажется, они уже ничего не успеют решить: я возвращаюсь в комнату, где уже трезвонит поставленный в пустое ведро будильник. Другим способом прервать сон моего героя сложно. Сейчас они проснутся, и Олег Иванович шмыгнет в ванную, стараясь не смотреть на Марину. И Марина ничего не скажет, потому что знает: с первыми же словами забудется то, что всю ночь нашептывали ей я и мой соавтор — Муза.

И только за утренним чаем хлопнет себя по лбу несчастный Одиссей:

«А как же ребята? Они-то как?»

Но поздно, мой друг. Поздно.