Л. Афанасьев - Путешествие на Марс

Шведов несколько раз пытался заходить к Мэри, выводившей свои формулы, чтобы помочь ей заниматься, но Русаков, заметив это, строго-на-строго запретил ему входить в комнату своей невесты до брака, за исключением часов, когда по росписанию полагалась его лекция. Наконец, Мэри собралась с духом и однажды заявила Русакову что готова держать экзамен. На другой же день приступили к испытанию. Шведов, как лицо заинтересованное, не был избран экзаменатором, и комиссия составилась из Русакова, Лессинга и Краснова. Лучшия познания студентка обнаружила по аналитической геометрии и получила круглое 5, за что Виктор Павлович изъявил профессору Краснову благодарность от факультета за образцовое преподавание. По механике, физике, астрономии, элементарной математике и сферической тригонометрии, Мэри получила по 4. Что же касается дифференциальнаго исчисления и высшей алгебры, то по ним она ответила еле-еле на тройку. Это были именно те предметы, которые ей читал жених. Поэтому после экзамена Русаков сказал Шведову:

— Вы, должно-быть, с ней все целовались, а не задачи решали!

Так или иначе, но экзамены Мэри выдержала успешно. За обедом выпили за здоровье Мэри и Шведова.

— Ну, вот теперь я не буду спорить, — сказал Русаков. — Теперь и я вас благословляю — впредь до скрепления ваших уз на земле.

— Теперь и время самое подходящее для женитьбы, — сказал Лессинг: — у нас в России теперь весна.

Это было перваго марта. Через месяц с небольшим, пятаго апреля, они должны были прибыть на Марс. «Галилей» уже настолько приблизился к нему, что планета теперь казалась большим диском, диаметр котораго превосходил видимый с земной поверхности диаметр Луны. Через какой-нибудь месяц перед ними откроется новый мир, начнется новая жизнь: что она даст им? что они увидят?

Русаков за время путешествия успел написать учебник по вариационому исчислению, хотя Лессинг и советовал ему не терять напрасно времени, потому что на Землю вряд ли они возвратятся, а на Марсе математика преподается, конечно, на иных началах. Сам Лессинг за это время ничего не сделал для науки, а по целым часам просиживал над латинской грамматикой, неизвестно, с какою целью. Когда его о том спрашивали, он весьма серьезно отвечал, что на Марсе непременно должны говорить по латыни, на что Русаков неизменно повторял:

— Лессинг с ума спятил, с ума спятил!

С первых чисел марта замедленная скорость «Галилея» стала возрастать и очень заметно: теперь оказывал на корабль притяжение Марс, и это притяжение все усиливалось по мере уменьшения разстояния. Мэри, знавшая уже, что по законам физики скорость «Галилея» должна возрастать прямо пропорционально квадрату разстояния до Марса, предложила Краснову вопрос о том, что если скорость движения их судна так сильно возрастает, то не разобьется ли «Галилей» при падении с своими пассажирами в дребезги.

— Вот так вопрос! — отвечал Краснов, — за кого же вы меня считаете, чтобы я не предвидел этого обстоятельства! Конечно, в последний момент скорость будет такая ужасная, что никакой снаряд не уцелел бы от толчка. А наш «Галилей» не должен даже и погнуться. Над этим важным пунктом я не мало потрудился. Наш «Галилей» не просто дом для жилья, а очень сложный механизм. Мы снабжены такими электрическими приспособлениями, что, приведя их, когда нужно, в действие, мы плавно опустимся на Марс с самой ничтожной скоростью. С последних чисел марта нужно учредить дежурство для наблюдения за Марсом. Ведь, дело идет о нашей жизни.

Шли дни за днями. Марс принимал все бóльшие и бóльшие размеры. Ясно можно было различить и материки, и моря, и острова, и каналы. Явилось опасение, что «Галилей» может упасть не на сушу, а в море, хотя он, конечно, не потонет, тем не менее в этом плавании не было бы ничего хорошаго. — Сходство Марса с Землей было поразительное, только распределение суши и воды было более равномерно. Чем больше приближался Марс, тем более волновались пассажиры «Галилея». Русаков перестал даже задачи решать, а по целым часам смотрел в окно. Лессинг чаще прежняго бросал беседу с классиками, заменяя ее разговором с Красновым, с которым он очень подружился; их связывали научные интересы, и Краснов для Лессинга являлся более подходящим собеседником, нежели Русаков и Шведов: Русаков слишком узко смотрел на науку, оказывая из всех точных наук слишком большое предпочтение чистой математике; что же касается Шведова, то он, видимо, умер для науки и редко показывался с женой из своей кельи; да и понятно: для молодой четы, ведь, начался медовый месяц. Русаков, когда оставался с Шведовым вдвоем в комнате, всякий раз укоризненно качал головою и повторял: