Александр Бачило: Академонгородок

— Прощай, прощай, старый булыжник! — вполголоса произнес Морок. — Думаешь, я не вижу, как дрожишь ты за свою мятую шкуру?

Он повернулся и пошел туда, где сквозь деревья, вместе с рассветом, начинала просвечивать речная гладь. Издалека вдруг донесся стремительно нарастающий шум. Еще минута, и над лесом, над тем самым пригорком, где только что стоял Морок, пронесся, тяжело перемалывая воздух лопастями, большой зеленый вертолет. Стылый отчетливо разглядел его колеса, иллюминаторы и даже заклепки фюзеляжа. На борту вертолета красовалась алая пентаграмма. Верхушки деревьев качнулись вслед улетающей машине и просыпали на Морока хвою.

— Академик полетел, — раздался вдруг позади него скрипучий голосок. — Место выбирает…

Стылый обернулся. Рядом с ним, опираясь на замшелый пень и глядя в небо из-под коричневой морщинистой ладони, стоял низенький, основательно запущенный леший.

Морок вспомнил о величайшей тайне Тартара, доверенной ему Владыкой.

— Какое еще место? — подозрительно спросил он лешего. — Для чего?

— Дык ить для чего ж еще? — разулыбался леший. — Уж это в любом болоте спроси — скажут. Город здесь будет! Этот, как его… Центер сибирской науки!

Мучнисто-белый от радиатора до кончика цистерны цементовоз, натужно кряхтя, подполз к недостроенному корпусу института Создания Проблем и шумно испустил дух. Из кабины, надсадно кашляя, вылез седой человек в белом костюме. Он сейчас же принялся обхлопывать себя по бокам солидной кожаной папкой, постепенно превращая свой щегольской белый костюм в повседневный — черного цвета.

— Может, подождать вас? — крикнул из кабины шофер, альбинос по фамилии Гургенидзе.

Человек с папкой только замотал головой в ответ, теряя седину и отплевываясь с особенной злостью. Гургенидзе не стал спорить. Он снова раскочегарил мотор цементовоза и укатил, махнув на прощание кепкой, под которой обнаружился кружок черных, как смоль, волос. В следующее мгновение клубы цементной пыли из-под колес снова превратили повседневный костюм человека с папкой в щегольской.

В резком контрасте с шумной, клубящейся дорогой, строительный объект представлял собой уголок первозданной тишины и покоя. Не было слышно ни воя механизмов, ни того деловитого скрежета, с которым каменщики выскребают раствор из носилок, ни добродушного мата, непременно сопровождающего все виды строительных работ. В небе, голубом, как листок нетрудоспособности, неподвижно застыл крюк подъемного крана, и какая-то пичужка уже пристроилась на нем высвистывать свою любовную лирику. Для полноты картины не хватало только дрожания листвы и басовитого гудения пчелы, но листву, как и всю прочую зелень, свели под корень еще до рытья котлована под фундамент, так что пчеле тут совершенно нечего было делать.

— Где же бригада? — спросил человек с папкой, поднявшись на цыпочки и заглядывая в оконный проем первого этажа. — На гараж их перебросили, что ли?

Поддон кирпича, стоявший у самого окна, ничего ему не ответил.

— Р-работнички! — тихо ворчал человек. — Стакановцы! Ни одного на месте нет!

Сейчас же, словно в опровержение его словам, из-за угла здания показалась тачка. Весело повизгивая колесом, она катилась по доскам, проложенным через зыби и рытвины стройплощадки. Тачку толкал бодрый старик Шаромыслов, всему городку известный как Коромыслыч, искусный плотник и столяр. Совершенно непонятно было, зачем он схватился за тяжелую, неквалифицированную и, главное, низкооплачиваемую тачку.

“Вот что значит довоенная закалка, — подумал человек с солидной папкой. — Нам хлеба не надо — работу давай! Заводной дедок. А бригада, стало быть, на месте. И кое-кто даже работает…”

Между тем заводной дедок Коромыслыч, приметив папку подмышкой у гостя, стал несколько осаживать тачку. Колесо завиляло, будто прикидывая, куда бы свернуть. Но свернуть было некуда, тачка тянула Коромыслыча прямо к начальству, что было совсем некстати, так как нагружена она была не песком и не щебенкой, не кирпичом и не цементом. Крутой ноздреватой горкой возвышались над дощатыми бортами белые грибы и подберезовики, грузди и маслята, моховики, обабки и подосиновики.

Тут и начальство, наконец, разглядело транспортируемый груз. Криво усмехаясь, человек с папкой поприветствовал старика:

— С полем, Коромыслыч!

— А! — искусственно оживился дед. — Здравствуй, здравствуй, Александр Иванович! Не сидится в кабинетах? Правильно. Ближе к делу нужно быть. Рядом с народом. Время теперь горячее — некогда по кабинетам-то рассиживаться!