Евгений Филенко - Бумеранг на один бросок

Иное дело тахамауки. Они — другие. Они настолько же чужды вам, насколько виавы близки. Тахамауки — сумрачная раса. Сто тысяч лет цивилизации — это тяжелое бремя. Однажды они отказались от смерти, и отныне и навсегда отмечены печатью этого выбора… К тому же, они гермафродиты, что оптимизма никому не прибавляет. Тахамауки ненавидят эхайнов. Я даже могу предположить, в чем причина. В нас они видят самих себя, какими были в начале своего пути. Они испытывают болезненную зависть к той энергии, которая есть в нас и никогда уже не вернется к ним, и прикрывают эту зависть старческим ханжеством по отношению к бойким юнцам. Когда-то они ядерным огнем и лучевым мечом собрали в свою империю добрую четверть Галактики, а потом все незаметно растеряли. И твердят без устали, что нельзя повторять их опыт… Поэтому тахамаук, которого вы, может статься, повстречаете, увидит в вас угрозу и отнесется к ней со всей серьезностью. Он захочет задержать вас. Вам удастся обмануть всех, кроме тахамауков. Впрочем, его ненависти противостоит ваша личная неприкосновенность — не забывайте этого…»

Быть может, серый гигант читал мои мысли? Или воспринимал мое эмоциональное состояние, как дядя Костя? И то, что творилось у меня на душе, вызывало у него какие-то подозрения?

Он узнал во мне эхайна. Какую же угрозу он увидел во мне?

Эхайн на строительстве Галактического маяка Федерации.

Нечего эхайну здесь было делать. В особенности, эхайну без сопровождения. И уж тем более эхайну, одетому, как человек, ведущему себя по-человечески, прибывшему с Земли с человеческими вещами, с федеральной энект-картой, то есть всеми способами выдающему себя за человека. Если, конечно, эхайн не собирался как-нибудь навредить этому строительству.

Еще немного, и серый великан бросит свою аудиторию и двинется ко мне, тыча долгим указующим перстом и вопя во все горло: «Эхайн! Держите эхайна!..»

Как может эхайн скрыть свою сущность? Только выдав себя за эхайна!

И было бы неплохо отыскать подходящего виава. Который выслушал бы меня, развесив уши, и поверил бы всей душой.

Я схватил за рукав белобрысого юнца в просторном комбинезоне попугайных расцветок, заляпанном и прожженном на коленях.

— Здесь есть виавы? — спросил я вполголоса.

Можно было ожидать, что он столь же бесцеремонно выдернет рукав и помчится дальше по своим делам, озабоченно буркнув что-нибудь невежливое про психов, что мешают занятым людям.

Вместо этого он остановился и с полминуты хлопал белесыми ресницами, словно соображая, как ему подоходчивее ответить.

— Да навалом, — наконец нашелся он.

— Где я могу найти хотя бы одного? — спросил я, воспрянув духом.

— Ты уже нашел, — объявил он, светясь от удовольствия.

Белобрысого звали вот как: Авуурцамв Акшогхэххадгуар Цтентх Утонсаметухакиу. Выговорить это единым духом было невозможно никому, кроме самого обладателя имени. Он повторил свое имя трижды, потом показал свою визитку, потом принялся диктовать по слогам, и одному богу было известно, что бы он еще выдумал, пока до меня не дошло, что он попросту прикалывается. Я понял: отступать особенно некуда, и назвал свое имя.

— Ну-ка еще раз, — сказал он, зажмурившись от наслаждения.

— Нгаара Тирэнн Тиллантарн, — повторил я.

— Совсем неплохо, — промолвил он. — Кажется, люди стали понимать толк в именах… Но постой-ка, ведь это типично эхайнское имя!

— Я и есть эхайн.

Виав окинул меня беглым взглядом.

— Точно, эхайн, — легко согласился он. — Отчаянно молодой Черный Эхайн, в натуральную величину. Полагаю, мне следует задать вопрос: как этот эхайнский вьюнош здесь оказался?

— Это ошибка, — сказал я. — Недоразумение. Мне во что бы то ни стало нужно поскорее убраться из этого мира.

— Еще бы! — хохотнул он. — Здесь и более сильные натуры теряют голову… Мячик.

— Что-что?! — изумился я.

— Так меня все называют, — пояснил он беспечно.

— Сева, — представился я.

— Тоже неплохо, — улыбнулся он. — На планете Дхаракерта, на самом Фронтире, встретились два жукоглазых монстра — Мячик и Сева…

Никак этот парень не напоминал бесконечно мудрого представителя древней расы, которой, вдобавок ко всему, угрожало вырождение. Хотя шуточки его были мне не очень-то понятны. Такой вот специфический, уточенный юмор античной культуры. Ну, может быть, чуть проще, чем сатиновые трусы на веревке.

— Итак, что у нас имеется, — сказал он. — Немного испуганный молодой эхайн в человечьем гардеробе, который утверждает, что заблудился, и желает поскорее отсюда исчезнуть.