М. Афремова - Болота осушающий

— Вот так. Адреса я, конечно, не помню. Но дом нашла бы хоть сейчас.

— А улицу мне называла Лена. Староневский… и имя.

— Что ж, поезжай… Остановишься у моих родственников. А как искать дом, я тебе нарисую. Ты знаешь Ленинград?

Дверь ему открыла высокая старуха в белой шали с бахромой.

— Вы к кому?

— Извините, пожалуйста. Может быть, к вам. Здесь жил Алексей Белогорский?

— Да. Я его мать. Проходите.

Женщина была, видимо, скупа на слова.

— Вы знали его? Впрочем, что же это я, вы тогда под стол пешком ходили. Значит, кто-то вас послал?

— Нет. Я сам. Меня… То есть не совсем меня. Нас интересует судьба куста. Вы о нем знаете? Откуда он взял…

Объяснения Семена были не очень внятны, но старуха не удивилась. Она, видимо, все поняла.

— Давайте по порядку. Меня зовут Лидия Павловна.

— Я Семен… — Семен смутился окончательно, оттого что не назвал себя сразу. Только выпалив первые фразы, он вдруг понял, что его вторжение, может быть, не совсем тактично.

— Садитесь, — продолжала Лидия Павловна. — Сейчас будем пить кофе. Она вышла. Семен огляделся. Вот она, комната, о которой рассказывала Мария Степановна, только теперь она прибрана. Где же бюро?

Когда Лидия Павловна вновь вошла в комнату, Семен совершенно неожиданно для себя спросил:

— А где бюро?

Лидия Павловна подняла брови.

— Бюро я продала. Вы очень хорошо информированы. Что еще вас интересует?

— Да нет. Я так… Только куст. О бюро я знаю от Марии Степановны.

— От кого? Впрочем, неважно. У вас склонность выражать свои мысли беспорядочно.

Старуха принесла кофейник, разлила кофе в чашки, спросила:

— Так что же вы знаете о кусте?

— То, что Алексей… извините, не знаю отчества, его посадил. И хотел осушать болота.

— Ну уж не так просто.

— Да нет. Конечно. Но куст срезали этим летом. А у вас должен был быть отросток. Если не погиб. И вы можете знать, откуда взялся куст. Мне это очень нужно. Болота. И потом… Лена.

— Понятно. Вам повезло, что я преподаватель. Психологии. Бывший. Черенок не погиб тогда. Кто-то привез его к нам. Он появился в комнате совершенно неожиданно. В день, когда Алексей уходил в армию… Он очень обрадовался. «Видишь, какой живучий, — говорит. — Ты уж расти его». Я посадила его в горшок. Вырос он удивительно быстро. Куст не куст. Маленькое дерево. Очень много требовал воды. Но не мерз. Выносливый оказался. А вы же знаете, как во время блокады… Потом меня увезли в госпиталь. Дистрофия. Вывезли через Ладогу. Я просила друзей взять себе растение. Вернулась — нет его. А кто взял — не знаю. У Алеши два друга были. Валя Урасов, он-то ему и раздобыл этот куст, а где — не знаю. Алеша не успел толком рассказать. «Это удивительная история, мама, — говорил. — Мы опубликуем все это, как только удастся вернуться к работе». Да вот не вернулись они… Валя писал мне потом, но о растении — ни звука. Да, он москвич. В Ленинграде его тогда и не было. Сошлись они с Алешей в экспедиции. Валя должен знать, откуда оно, это растение. Другой Алешин приятель, Игорь, — тот учился в Ленинграде. Музыкант. Не слыхать что-то, как он сейчас. Я-то его после блокады не встречала… Может быть, он взял? Он бывал у меня во время блокады. Помогал как мог. Добрый он, только слабый был. Да. Так вот. На фронт его не брали. Не годен был. Здесь работал на заводе. Может быть, он и взял горшок себе в память о друге. В ботанике он не разбирался. Валя жил на Самарском в Москве, мать его там жила. А где Игорь — не знаю. Страна большая. Здесь у него родных не было.

По кривому, крутому Самарскому переулку трещит трамвай, покачиваясь и тормозя на поворотах. Рельсы вплотную подходят то к тротуару, то к забору, над которым торчат спутанные голые ветки разросшихся кустов. Иногда забор обрывается и обнажается стена разрушенного дома — синие обои, более синие в тех местах, где стоял шкаф или висел портрет. Груды красного кирпича, ямы, и, если бы не бульдозер рядом, эти увечья казались бы отзвуками войны. Но уже видны позади развалившегося дома белые стены нового здания, подсвеченные софитами. Низкая луна не может соперничать со светом прожекторов.

Старая собака — фокстерьер, толстая, ленивая. Выщербленный мутный паркет. Вешалка забита старыми пальто, выгоревшими плащами. Чинные стулья с прямыми спинками стоят во всех свободных углах — на них сидеть нельзя: то нет ножки, то продавлено сиденье, то сломана спинка. Диван, правда, обит заново, но потом застлан старой материей с бахромой.