Томас Диш - Эхо плоти моей

— Я отдам вас за это под трибунал,— прогнусавил Ив не слишком уверенно.— Я проучу вас… Я сделаю так, что вы…

Четырнадцать лет армейской жизни в значительной степени сфор­мировали характер Хэнзарда и теперь, задним числом, он почувст­вовал угрызения совести.

— Примите мои извинения, полковник. Поверьте, трудно было ожидать, чтобы я воспринимал вас как старшего по званию сразу после того, как видел вас исполняющим приказы капрала.

Ив посмотрел на него снизу вверх широко раскрытыми глазами.

— Вы назвали меня полковником? Значит, вы знали меня… там?

— Полковник, я же разговаривал с вами в вашем кабинете по­завчера. Неужели вы забыли?

— Нет, это было не со мной,— Ив прикусил нижнюю губу, и Хэнзард понял, что перед ним действительно другой человек. Этот Ив был фунтов на семьдесят легче своего двойника из реального мира. Кроме того, в глаза бросалась уйма других деталей — встре­панные волосы, слишком загорелое лицо и, главное, раболепные манеры, которые всего яснее показывали, как далеко отошел он от своего былого облика.

— Я никогда не был полковником,— продолжал Ив.— Когда я прошел через передатчик, два года назад, я был всего лишь майором. Иногда он приводит меня в мой кабинет — кабинет полковника — и тем унижает меня перед моим собственным лицом. Он хочет иметь возможность меня унижать — это единственная причина, по которой он сохраняет мне жизнь. Морить меня голодом и унижать. Если бы я только решился, я бы… я бы… убил себя. Я бы обязательно это сделал. Я бы ушел за пределы купола… и…— его так душила жалость к себе, что дальше он не мог говорить.

— Кто это — “он”? — спросил Хэнзард.

— Уорсоу. Тот, которого вы убили в передатчике. Жаль, что вы убили только одного, а не всех троих.

— Сколько таких людей, вроде нас, в лагере Джексон? Ив отвел глаза в сторону.

— Я не знаю,— неуверенно сказал он.

— Полковник… или, если угодно, майор,— медленно произнес Хэнзард,— мне бы не хотелось снова сделать вам больно.

— Не хотелось? Сомневаюсь. Вы ничем не отличаетесь от Уорсоу. Все вы одинаковы. Едва ослабевает дисциплина, вы теряете всякое понятие о том, что такое порядочность и добро. Вы предаете всех. Вы убиваете и насилуете. Вы действуете как… дикари из джунглей. Дикари — вот вы кто.

— Мне кажется, майор, что ваше собственное поведение не явля­ется примером добродетели и не должно бы способствовать произне­сению моральных проповедей. Так что я повторяю вопрос: сколько…

— Семнадцать, двадцать, двадцать четыре — число то и дело меняется. Что это даст вам? О, вы считаете себя таким возвышенным и утонченным, не так ли? Вы истинный джентльмен. Все чувствуют себя такими, пока они новички здесь, пока им не пришлось… не пришлось… есть своих…— голос Ива затих.

— Что вы говорите, майор?! Что вы здесь едите? Где вы добываете пищу?

Словно пародируя застенчивость, Ив опустил глаза и принялся рассматривать пуговицы на рубашке собеседника. Его лицо искри­вила загадочная улыбка, пронизанная легким презрением к челове­ку, захватившему его в плен. Если разобраться, это была типичная улыбка заключенного, который знает, насколько он, запертый и бессильный, возвышается над остальными людьми, отделенный от них своей виной.

С холодным ужасом Хэнзард осознал, на какой пище живут оби­татели лагеря Джексон. С ужасом еще более безысходным оттого, что он с самого начала подсознательно знал это, догадывался с того самого момента, когда увидел кучу тел около передатчика. Ведь он совершенно верно оценил ситуацию

— все, чем питались Уорсоу и его банда, должно приходить к ним через передатчик.

Он знал это, но даже теперь отказывался этому верить.

— Так, значит, все люди, которые проходили через передатчик…

— Вы имеете в виду ниггеров? Вы ведь северянин, не так ли, капитан? Только северянин может называть кучку ниггеров людьми.

— Вы омерзительны! Вы здесь полностью разложились!

— Подождите, капитан. Подождите, пока проголодаетесь по-на­стоящему. Настанет день, когда вы будете мечтать о куске негри­тянского мяса. Вы презираете нас, но пройдет немного времени, и я посмотрю, что будет с вами. Все идет правильно. Именно Уорсоу понял, что все так и должно быть. У него было достаточно силы и прозорливости, чтобы сделать все, как надо. Благодаря ему мы прихватываем ниггеров и тех, кто их любит, прежде, чем они при­хватят нас. Он спас наши жизни. Никто больше не был на это способен; только Уорсоу. Я не смог посмотреть фактам в лицо, а Уорсоу не побоялся и сделал это. Он…— полковник начал задыхать­ся, но все же закончил свою речь,— он… хороший человек.