Софья Непейвода - Наследники предтеч(Обновление от 22.10.2008.)

– Спасибо, – я вздохнула. – Но всех не переделать.

– Всех и не надо, – решительно возразил Сева. – Но нашу группу – вполне возможно.

Хотя бы латинские термины ввести, "Homo какой-нибудь-там".

– Не пойдет, – возразила я. – По-моему мы относимся к разным родам, так что родовое название тоже должно быть разным.

Сева смерил меня яростным взглядом.

– Только из-за того, что мы далеки друг от друга, ты готова лишить кого-то права называться человеком?

– Нет, но… – я замолчала, не в силах придумать достойного аргумента. Ну, правда, не говорить же теперь, что в биологии так не принято.

– А почему бы и нет, – поддержал Севину идею Игорь. – Что в этом такого страшного?

– В крайнем случае, можно дать сложное, двойное, родовое название каждому, – развила мысль Надя. – Тогда и "человек" в каждом названии будет присутствовать, и путаться не начнут.

– Ну, не знаю, – недовольно пробурчала я. – Все равно простое видовое название – лучше.

Однако большинство высказалось за двойную терминологию, после чего приступили к ее обсуждению. В конце приняли решение троллям и их здоровым сородичам присвоить уже известное в сети название Homo alterus – человек измененный. Особенно за этот вариант ратовали мы с Ильей, а Росс, Маркус и Сева активно возражали, желая, чтобы он достался их виду. После долгих споров "людей" назвали Homo oculeus.

Идею подал Росс, вспомнив, что у его вида в лобной части, между полушариями мозга, выступает округлое образование, по форме отдаленно напоминающее глаз. А вот на дословный перевод никто не согласился, в результате бытовым русским (а, точнее, керельским) названием назначили – человек лесной. Я яростно отстояла право на красивое латинское название своего вида – Homo nebulosus – человек туманный, но вот на бытовое запала уже не хватило, в результате перевод звучал гораздо примитивнее – человеко-зверь.

После того, как мы определились с терминологией, все вернулось на круги своя, даже Игорь продолжал говорить о моем виде, как об "оборотнях", и лишь Сева непреклонно соблюдал установленные им самим правила. Причем когда он говорил о каком-то конкретном виде, то использовал латинское название, а в других случаях отзывался о всех одинаково, как о людях. Мало того, в разговоре он пытался и других приучить к этим терминам, но, быстро убедившись в бесплодности увещеваний, начал делать вид, что не понимает, о ком речь, стоило кому-то сказать про оборотня или тролля.

Вообще, поведение инженера после возвращения кардинально изменилось. Проснувшись, он разворачивал бурную деятельность: добровольно ломал хворост для костра, сделал два стеллажа и низкий столик на второй этаж, набрав на привале лозы, учился плести корзины, что-то старательно вырезал из дерева и бамбука и даже затеял ремонт крыши, хотя, на мой взгляд, она в этом еще не нуждалась. Выбившись из сил, Сева смывал пот речной водой и отправлялся на заслуженный отдых, но, как только у него появлялись силы, все начиналось сначала. Наконец, через три дня, за завтраком он торжественно объявил:

– А у меня молоко пропало! – и взглядом призвал оценить его достижение.

– Поздравляю, – неуверенно сказала я.

– Ты ради этого все время вкалывал? – поразился Росс. – Да я лучше детей кормить буду, чем так надрываться!

Остальные промолчали, но на их лицах отразилось согласие с зеленокожим.

– Теперь все как раньше будет? – с надеждой предположил Игорь.

– Почти, – улыбнулся Сева.

– Как думаешь, у него от того, что он надрывается, молоко пропало? – обеспокоенно спросила я Надю, когда мы остались наедине. – Он себе-то не навредит?

– Или от этого, или от стресса, – вздохнула собеседница. – Но его, похоже, не остановить.

И действительно, инженер продолжал вести очень активный образ жизни, начав даже, когда появлялось свободное время, выполнять разные физические упражнения. Только через неделю Маркусу удалось вернуть Севу к исконному роду занятий посвященных.

Оказалось, что наш инженер очень увлекающийся и азартный человек: занимаясь тем, что его действительно интересовало, он легко забывал даже о сне и пище, так что приходилось каждый раз отвлекать его, заслуживая обиженные комментарии.

Увлекшись творческим заданием, Сева расслабился, и молоко вновь появилось, но инженер настолько погрузился в мир идей, что его это не взволновало.

Джунгли остались позади, теперь вокруг простиралось зеленое море травы, в котором изредка встречались небольшие рощицы и отдельные деревья. Большую часть побережья покрывали заросли кустов, в том числе несколько видов с гибкими, хорошо подходящими для плетения прутьями. Папортошка в этих местах не росла, впрочем, как и большинство знакомых продуктов, зато мы каждый день обнаруживали что-то новое, так что в пищевом плане ситуация не ухудшилась. Непривычно яркий из-за отсутствия зеленой защиты свет наступающей "лунной ночи" причинял дискомфорт, поэтому многие раньше не прикрытые плоты обзавелись шалашами или плетеными навесами.