Морье Дю - Голодная Гора

Селяне один за другим разошлись, смеясь, переругиваясь и вздыхая, обсуждая "совершеннолетие мисс Джейн" - память о нем послужила пищей для пересудов на многие дни. Было приказано подать для гостей кареты, для офицеров гарнизона были поданы лодки, а хозяин Клонмиэра Джон Бродрик, на глазах у которого его замок вернулся на эти несколько часов в эпоху варварства, стоял у парадных дверей, желая своим гостям счастливого пути вполне искренне, а не просто из вежливости.

- Это в последний раз, - твердо заявил он. - В последний раз.

Барбара и Элиза, вспомнив о приличиях и с сожалением расставаясь с бурным весельем, взяли себя в руки и провожали уезжавших гостей, кланяясь и улыбаясь, в то время как Джейн, все еще исполненная бунтарского духа, куда-то исчезла, чтобы проститься с лейтенантом Диком Фоксом.

А в конюшне Джон и Фанни-Роза склонились над уснувшим эндриффским грумом. Он был мертвецки пьян и абсолютно беспомощен.

- Он не способен сегодня ехать со мной домой, - сказала Фанни-Роза, которая снова переоделась в зеленую амазонку, а шляпку держала за ленты так, что она волочилась по земле.

- Я поеду с вами вместо него, - сказал Джон, - и всю дорогу нам будет светить луна.

Она посмотрела на него и улыбнулась.

- Вы не успеете еще и сесть на лошадь, - сказала она, - как я буду уже дома.

Подведя свою лошадь к колоде, она вскочила в седло, схватила поводья и, размахивая хлыстом перед лицом Джона, выехала со двора конюшни, глядя на него через плечо и заливаясь хохотом. Джон крикнул Тиму, чтобы тот седлал его лошадь, и через несколько минут мчался за ней, ведя в поводу лошадь грума, а Фанни-Роза, увидев, что ее преследуют, пустила лошадь в галоп, хохоча еще громче прежнего. Он гнался за ней по аллее, мимо дома привратника, через весь Дунхейвен и догнал ее только тогда, когда она сама натянула поводья у подножья Голодной Горы.

- Так можно сломать себе шею, - сказал он, - если мчаться таким дьявольским аллюром.

- Ничего с вами не случится, сам черт тому порукой, - отвечала Фанни-Роза, - он не позволит мне сбиться с пути. О, Джон, какая луна...

У их ног простирался залив Мэнди-Бэй, словно скатерть, сотканная из серебра, а над дорогой таинственной громадой высилась сама Голодная Гора.

- Поедемте наверх, в папоротники, - предложил Джон.

Они свернули с дороги и тихим шагом поехали по тропинке, той самой, по которой они шли в прошлый раз, почти год тому назад, в тот день, когда был пикник. Тогда трава на Голодной Горе была нагрета солнцем, горы и папоротники хранили тепло сентябрьского солнца. Сегодня на залитой лунным светом горе царили тишина и покой. Джон спешился и обхватил Фанни-Розу за талию, чтобы помочь ей сойти с лошади. Она прислонилась щекой к его щеке и обняла его за шею. Он отнес ее в папоротник и лег рядом, любуясь серебристым блеском ее волос.

- Вам весело было сегодня? - спросил он ее.

Она ничего не ответила. Дотронулась рукой до его лица и улыбнулась.

- Вы меня когда-нибудь полюбите? - задал он ей новый вопрос.

Она притянула его еще ближе и крепко прижала к себе.

- Я хочу любить тебя сейчас, - сказала она.

Он целовал ее закрытые глаза, волосы, уголки губ, и когда она вздохнула, еще крепче прижимаясь к нему, он снова подумал о Генри - мысль о нем, призрачная, непрошенная, пришла к нему в тот самый момент, когда он обнимал ее при свете луны, и он не мог удержаться, чтобы не сказать:

- Так же, наверное, ты целовала Генри, прежде чем он уехал из Неаполя, чтобы умереть в Сансе?

Она посмотрела на него, и он прочел в ее глазах страсть, желание и странное замешательство.

- Зачем сейчас об этом говорить? - спросила она. - Какое отношение имеет твой брат Генри к тебе или ко мне? Он умер, а мы живы.

Она спрятала лицо у него на плече, и все сомнения и ревность, владевшие им, были сметены потоком любви и нежности, которые он испытывал к ней, так что все остальное не имело решительно никакого значения - только страстное влечение, которое они испытывали друг к другу в эту ночь под луной на Голодной Горе. Прошлое нужно похоронить и забыть, будущее - это надежда и блаженная уверенность, а настоящее, во власти которого они находились, радость, столь живая и прекрасная, что перед не могут устоять призраки, терзающие его темную смятенную душу.

Письмо Джона к его сестре Барбаре из Кастл Эндриффа,

от двадцать девятого сентября тысяча восемьсот двадцатого года

Моя дорогая Барбара,

я сообщил миссис Флауэрс о том, что отцу нужно ехать в Бронси, вернее, что ему совершенно необходимо быть там первого ноября, и она назначила известное событие на двадцать девятое следующего месяца, и на следующий же день мы с Фанни-Розой отбываем в Клонмиэр. Поскольку она ничего не сказала о твоем там пребывании, мне не захотелось поднимать этот вопрос, тем более, что Фанни-Роза собирается на ту сторону воды, не позже чем через месяц после того, как мы поженимся. Я рад, что она выбрала именно Клонмиэр по нескольким причинам. Она надеется, что ты будешь подружкой на свадьбе. Наше бракосочетание состоится в Мэнди, совершать церемонию будет преподобный Сэдлер, и сразу после этого мы уедем. Не согласится ли Марта остаться у нас на месяц? Нам это было бы очень удобно, а ты, наверное, сумеешь обойтись без нее, ведь это ненадолго. Спроси, пожалуйста, у нее об этом, а также узнай у Томаса, не останется ли он у нас в качестве домашнего слуги, и, если он согласится, я сразу же закажу ему ливрею. Миссис Флауэр согласилась отпустить к нам свою горничную на месяц. Мне жаль, что она не предложила тебе пожить с нами, но мои сожаления несколько компенсирует то обстоятельство, что вы все вместе будете находиться в Летароге. То, что отцу необходимо быть в Бронси к первому ноября, подарило мне по крайней мере три недели. Я верю и надеюсь, что он не будет возражать против того, чтобы пробыть там такое долгое время, тем более что если он передумает и уедет раньше, это запутает все дело. Три недели пройдут скоро.