Морье Дю - Голодная Гора

Он улыбнулся отцу и штейгеру и подмигнул брату. В конце концов то, что он сегодня проделал, можно было рассматривать как серьезное достижение.

- Ну что же, Николсон, - сказал Медный Джон, - похоже на то, что мой сын за полчаса добился того, над чем вы бьетесь уже несколько недель. Себя я, впрочем, тоже не оправдываю. Итак, мы сделаем вот что. Когда сегодня закончится смена, вы с моим сыном Генри спуститесь в штольню и осмотрите штрек до конца, до его выхода на поверхность. Там мы установим пост и будем сторожить каждую ночь, пока не поймаем воров на месте преступления. А если будет драка, то тем лучше. Что ты думаешь об этом деле, Джон? Ты ведь наш семейный адвокат.

Джон терпеть не мог свои занятия юриспруденцией, однако у него не хватало смелости в этом признаться. Он жалобно посмотрел на брата, который не обратил на это никакого внимания.

- Не знаю, сэр, - промямлил он. - А вы не думали о том, чтобы просто сказать этим людям, что вы разгадали их хитрости, а потом забить этот штрек и таким образом положить конец всему этому делу? Тогда ни одна из сторон не пострадает.

- Если тебя ничему другому не научили в Линкольнс Инн, то неудивительно, что никто тебе не предлагает места адвоката, - презрительно заметил его отец. - Боюсь, что мой младший сын лучше разбирается в собаках, чем в профессиональных делах, капитан Николсон. Прекрасно, Джон, можешь сидеть дома, по крайней мере, Джейн будет не одна. Нам здесь слабонервные не нужны. Полагаю, на наших корнуольцев можно положиться, Николсон? А я тем временем поищу помощников среди соседей. Не хочу обращаться за помощью в этом деле к военным. Может, удастся уговорить Саймона Флауэра из Эндрифа, чтобы он нам помог. Что там ни говори, а силы ему не занимать.

Джон Бродрик возвратился в Клонмиэр в отличном расположении духа. Скоро можно будет поставить этих мерзавцев на место, их так проучат, что они забудут, как соваться в его шахту.

Джейн рассказали о том, что произошло на шахте; она с удовольствием выслушала рассказ о том, какую находчивость проявил Генри, однако эта радость померкла при виде мрачного выражения лица Джона, вызванного, как она полагала, сознанием его собственной неполноценности.

- Пусть Генри ползает по этому проклятому штреку, - говорил он сестре, растянувшись в отцовском кресле в гостиной. - Меня нисколько не интересует, что он там обнаружит. Мне вся эта история надоела до чертиков.

- Зачем же ты сюда приехал, если не хочешь помочь отцу?

- Ты когда-нибудь слышала, чтобы я отказался от возможности удрать домой? Да еще когда вальдшнепы на острове только и ждут, чтобы их подстрелили? Пойдем со мной в кладовку, поможешь мне почистить ружье. А что до меди, то пусть эти ребята растащат ее всю до крошки, мне на это наплевать.

Было решено, что на следующую ночь на склоне горы будет установлен пост, а Медный Джон тем временем разузнает у соседей, смогут ли они помочь ему в этом деле. Джону и Генри было поручено съездить в замок Эндриф, чтобы поговорить с Саймоном Флауэром. Старик Роберт Лэмли был в Четтенхэме, где он обычно проводил зиму; впрочем, даже если бы он был на месте, толку от него было бы немного.

Погода стояла прекрасная, на небе - ни облачка, и молодые Бродрики ехали в Эндриф в отличном настроении, везя в подарок миссис Флауэр вальдшнепа. Хозяйка Эндрифа была крупной внушительной женщиной с сильно развитым чувством собственного достоинства; она не могла забыть, что ее муж Саймон приходится братом лорду Мэнди, каковое обстоятельство сам Саймон Флауэр предпочитал игнорировать. Замок Эндриф с его золочеными стульями и мраморными полами по своему великолепию мог бы сравниться на первый взгляд разве что с королевским дворцом, а сама миссис Флауэр - с королевой, восседающей на троне; однако при ближайшем рассмотрении обнаруживалось, что сидеть на золоченых стульях небезопасно, поскольку у многих из них были сломаны ножки; что же касается мраморного пола, то он был до такой степени грязен и загажен - об этом позаботились любимые сеттеры мистера Флауэра, что вполне мог бы потягаться с собачьей конурой.

Бродриков встретил напудренный лакей, облаченный в ливрею, и проводил их в гостиную; его великолепную наружность несколько портила штопка на белых чулках и весьма ощутимый запах навоза, свидетельствующий о том, что утро он обычно проводит в конюшне. Наверху раздавались возбужденные голоса, верный показатель того, что там происходит домашняя ссора. Интенсивность перебранки усугублялась диссонирующими звуками фортепиано, за которым, как увидели, к своему величайшему удивлению, Бродрики, войдя в гостиную, сидел Саймон Флауэр; сдвинув на затылок шляпу, закрыв глаза и сжимая в зубах непомерной длины трубку, он играл какую-то странную мелодию своего собственного сочинения, раскачиваясь в такт музыке.