Морье Дю - Паразиты

Какая жалость, что я не мастак поговорить, думал Найэл, не один из тех цветистых болтунов, которые как блины подбрасывают фразы в воздух и обмениваются ими через стол. Уж тогда бы я отыгрался. Направить разговор в необозримо широкое русло, а оттуда в сферу абстрактного мышления. Что ни слово - жемчужина. Супружество, мой дорогой Чарльз, подобно перине. Кому пух, кому иголки. Но лишь стоит вспороть ее, и хоть нос затыкай...

- Грудки совсем не осталось? - спросила Мария.

- Извини, - сказал Чарльз, - она целиком досталась тебе.

Что ж, это тоже выход. И думать особенно не о чем.

- Что я все время хочу сделать, - сказала Полли, - так это взять книгу и записать все забавные высказывания детей.

- К чему брать книгу, если вы и так все помните? - спросил Найэл.

Мария встала из-за стола и неспеша подошла к сервировочному столу. Ткнула вилкой в бисквит, сломав верхнюю корочку. Попробовала его, поморщилась и положила вилку рядом. Испортив вид третьего блюда, она вернулась за стол с апельсином в руках. С единственным апельсином. Вонзила в него зубы и стала снимать кожуру. Если бы не Чарльз и Полли, размышлял Найэл, то самый подходящий момент пустить в ход вопросник, вернее, нечто вроде вопросника, в который мы играли, оставаясь одни. В какое место лучше всего целовать особу, которую вы любите? Все зависит от того, что это за особа. Вы обязательно должны быть знакомы? Не обязательно. Ах, в таком случае, вероятно, в шею. Под левое ухо. И опускаться вниз. Или, когда станете более близки, в колено. Колено? Почему колено? Мария бросила через стол семечко. Оно попало Найэлу в глаз. Жаль, подумал он, что я не могу рассказать ей, о чем сейчас думаю. От Мэри Роз остались бы одни воспоминания, и мы бы от души посмеялись.

- Боюсь, - сказала Полли, глядя на апельсин Марии, - что я забыла добавить в бисквит хереса.

Чарльз поднялся и стал собирать тарелки. Найэл отрезал себе датского сыра, Селия, желая утешить обиженную Полли, взяла кусочек бисквита. К тому же яблочный пирог пригодится завтра.

- Нелегкое это дело все держать в голове, - сказала Полли, - а от миссис Бэнкс невелика помощь. Она занимается только тем, что вписывает точную норму пайка* в бланк заказа для бакалейной лавки. Не знаю, что стало бы с нами, если бы я каждый понедельник не ломала над ним голову.

Понедельники, подумал Найэл, надо отменить. Да хранит Господь мир по понедельникам.

Чарльз не притронулся ни к сладкому, ни к сыру. Пристально глядя на серебряные канделябры, он отломил кусочек печенья и вылил в свой бокал остатки кларета. До последней капли. Напиток оказался достаточно крепким.

Лицо Чарльза, хотя с годами и отяжелело, было довольно бесцветным, если не считать загар - ведь большую часть времени он проводил на воздухе. Теперь же оно раскраснелось, на лбу выступили вены. Пальцы Чарльза поигрывали бокалом.

- Ну, и к какому же выводу вы пришли сегодня днем? - медленно проговорил он.

Никто не ответил. Полли удивленно вскинула брови.

- В вашем распоряжении было полдня, - продолжал Чарльз, - чтобы спокойно обдумать прав я или нет.

Вызов принял храбрейший из нас троих.

- Прав? В чем? - спросила Мария.

- В том, - сказал Чарльз, - что вы паразиты.

Он закурил сигару и откинулся на спинку стула. Слава Богу, подумал Найэл, липовый кларет притупил его чувства. Пока он не выветрится, Чарльз не будет страдать. Ведущий в приемнике простился с "Гранд отелем", оркестр заиграл последнюю мелодию и затих.

- Кто-нибудь хочет послушать новости? - спросила Полли.

Чарльз махнул рукой. Полли, как вышколенная собака, поняла сигнал. Она встала и выключила приемник.

- Кажется, мы это не обсуждали, - сказала Мария, надкусывая дольку апельсина. - Мы говорили о многом другом. Как всегда.

- Мы провели любопытный день, - сказал Найэл. - Мы, все трое, окунулись в прошлое. Вспомнили многое из того, что считали забытым. А если не забытым, то похороненным на дне памяти.

- Однажды, давным давно, - сказал Чарльз, - в качестве мирового судьи этого округа я присутствовал на эксгумации. Вскрытие могилы было весьма неприятной процедурой. И от трупа исходил запах.

- Запах незнакомых людей, мертвых или живых, всегда неприятен, - сказал Найэл, - но наш собственный запах и запах тех, кого мы любим, может обладать невыразимым очарованием. И определенным смыслом. Полагаю, сегодня днем мы в этом убедились.

Чарльз затянулся сигарой. Найэл закурил сигарету. Селия прислушивалась к тревожному биению собственного сердца. Мария ела апельсин.