Морье Дю - Паразиты

* Вода (фр.).

** Ванная (фр.).

*** Приготовить ванну? (фр.).

Днем он обычно заставлял ее подниматься на гору. Бедная Фрида. У нее вечно болели лодыжки, и она терпеть не могла пешие прогулки. А еще он сочинял устрашающие скандальные истории о постояльцах гостиницы и рассказывал их Фриде в ресторане. В таких случаях она толкала его ногой под столом и говорила шепотом:

- Может быть, ты успокоишься? Нас вышвырнут отсюда.

Она изо всех сил старалась напустить на себя величественный вид, но сама же вдребезги разбивала его тем, что скидывала под столом туфли, и их поиски сопровождались громким шарканьем и энергичными телодвижениями. А потом эта меланхоличная гостиница в Фонтенбло*, где сохранившие девство старые девы возлежали в шезлонгах, а Найэл целыми днями играл на рояле, пока они не пожаловались на него управляющему. Самую серьезную жалобу принесла дама, чей шезлонг находился на самом большом расстоянии от комнаты с роялем. Ах, каким извиняющимся тоном разговаривал с Найэлом управляющий:

- Вы понимаете, месье, дело вот в чем, - сказал он с чарующей улыбкой на устах. - У дамы, которая обратилась с жалобой, весьма странные представления о нравственности. По ее мнению, любая танцевальная музыка безнравственна.

- Я с ней согласен, - сказал Найэл. - Действительно, безнравственна. Любая.

- Но суть в том, месье, - объяснил управляющий, - что причина, по которой мадам на вас жалуется, заключается не в безнравственности как таковой, а в том, что вы делаете безнравственность достойной восхищения.

Мы были молодые, веселые мы были.

Всю ночь мы на пароме туда обратно плыли... О, Господи! Что это, откуда? Стишок из "Панча"*? Почему сейчас? Почему здесь, в Фартингз, в комнате для гостей? Может быть, это просто фрагмент, выхваченный из затейливой мешанины воспоминаний, нахлынувших на него в этот день? Сырой, зимний день, проведенный в гостиной Марии. В гостиной Чарльза. Ведь Фартингз принадлежит Чарльзу. Несет на себе отпечаток его личности. Столовая с гравюрами на батальные темы. Лестница с фамильными портретами, привезенными из Колдхаммера. Даже в гостиной, которую Чарльз великодушно позволял превратить в женскую комнату, лучшее кресло с продавленным сиденьем может занимать только он.

О чем думает Чарльз, одиноко сидя в нем каждый вечер?.. читает все эти книги, громоздящиеся на полках?.. вглядывается в картину над камином, в нежных акварельных красках запечатлевшую память о том далеком медовом месяце в Шотландии, где он надеялся пленить и навсегда удержать свою неуловимую Мэри Роз? Рядом с креслом Чарльза на узком табурете - его трубки, банка с табаком и груда журналов: "Кантри Лайф"*, "Спортинг энд Драмэтик"*, стародавние номера "Фармерз Уикли"*. На что он тратит свою жизнь? Чем заняты его дни? Утром - контора в имении, ежедневное посещение Колдхаммера, который до сих пор стоит пустой, холодный с закрытыми ставнями, поскольку Сельскохозяйственный комитет, реквизировавший его во время войны, еще не вернул дом законным владельцам. Поездка на машине в соседний городок, одна или несколько деловых встреч. Просмотр чертежей для дренажных работ, Консерваторы, Старые товарищи, церковная башня. Чай с детьми, если случится быть дома к этому времени - Полли рядом с дымящимся чайником - и раз в неделю письмо Кэролайн в школу.

Что дальше? Обед в одиночестве. Пустой диван. Марии нет, и лежать на нем некому. Но если она вспомнит, если ей больше нечего делать, то после ее возвращения из театра в свою лондонскую квартиру, в Фартингз раздается звонок междугородного телефона.

- Ну, как поживаешь?

- Так себе, довольно много работы.

Его ответы, как правило, односложны: "Да", "Нет". Мария же все говорит и говорит, растягивая время, чтобы успокоить собственную совесть.

Найэл знал. Найэл слишком часто сидел в это время в комнате. Не Чарльза. Марии...

Впрочем, это не его дело. Так продолжалось долгие годы с перерывом на время войны. Почему бы не продолжаться и впредь, до окончания веков? Или наступил переломный момент?

Найэл надел другой пиджак и повязал шарф в горошек.

Переломный момент... Мужчина, да и женщина тоже, может многое стерпеть, многое вынести, но до известного предела, и тогда... Где ответ? Возможно, ответа вообще не существует. Разумеется, Чарльз ничего не может сделать. Или все-таки может?

Странное это чувство - переживать боль других как свою собственную. Сегодня Чарльз был, действительно, близок к переломному моменту. Но впереди еще ритуал воскресного ужина. День не закончен. Что там однажды сказала Фрида с присущей ей изрядной долей здравого смысла и своей всегдашней прямотой и откровенностью?