Джеймс Баллард: САДОК ДЛЯ РЕПТИЛИЙ Часть I (Двухтомник англо-американской фантастики)

— Неужели?

Пелам передернул плечами.

— Ты же знаешь, что я хочу сказать. Но, по-моему, гораздо интереснее психологическая роль пляжа. Особенно важна полоса прилива, промежуточная область, которая одновременно и принадлежит морю, и находится выше него, извечно наполовину погруженная в неизвестность времени. Если принять море за воплощение подсознания, тогда это стремление на пляж можно рассматривать как попытку к бегству от своей экзистенциальной роли в повседневной жизни и возвращению в извечное время-море.

— Роджер, помилуй, — Милдред устало отвела глаза в сторону. — Ты говоришь, как Чарльз Шеррингтон.

Пелам снова вперил взгляд в море. Внизу под ним радиокомментатор сообщал местоположение и скорость удачно запущенного спутника и его путь вокруг земного шара. От нечего делать Пелам подсчитал, что спутник долетит сюда минут через пятнадцать, почти ровно в полчетвертого. Его, разумеется, не будет видно с пляжа, хотя последние работы Шеррингтона по восприятию инфракрасных лучей позволяли предположить, что часть посылаемого солнцем инфракрасного излучения неосознанно воспринимается сетчаткой глаза.

Размышляя о том, какие возможности открывает это перед коммерческими или политическими демагогами, Пелам слушал стоявшее внизу на песке радио, к которому вдруг протянулась длинная белая рука и выключила его. Владелица руки, полненькая девушка с белой кожей и лицом безмятежной мадонны, круглые щеки которой обрамляли кудряшки черных волос, перекатилась на спину, отстраняясь от своих приятелей, и с минуту они с Пеламом смотрели друг другу в глаза. Нарочно выключила, решил он, чтобы он не смог услышать репортажа, но потом сообразил, что на самом деле девушка слушала его и надеялась, что он возобновит свой монолог.

Польщенный, Пелам рассматривал круглое, серьезное лицо девушки, ее сложившуюся, но еще детскую фигуру, распростертую на песке чуть ли не в такой же близости от него и в таком же обнаженном виде, в каком она могла быть, находясь в одной с ним постели. Откровенное, юное, но притом странно снисходительное выражение ее лица ничуть не изменилось, и Пелам отвернулся, не желая признавать его смысла, с болью осознав вдруг всю глубину своего смирения перед Милдред и существование теперь уже не преодолимой более изоляции, исключавшей из его жизни всякую возможность испытать что-то новое, настоящее. В течение десяти лет тысячи принимавшихся ежедневно компромиссов и предосторожностей ради того, чтобы жизнь была сносной, выделяли свои дурманящие, обезболивающие соки, и все, что осталось от его личности со всеми ее возможностями, было заспиртовано словно образец в банке. Некогда он презирал бы себя за такое пассивное подчинение обстоятельствам, но сейчас ему была недоступна любая реальная самооценка, ибо не существовало больше никаких критериев, по которым он мог бы оценить себя; непристойность его положения была гораздо глубже, чем у этого жалкого, вульгарного, глупого стада, окружавшего его.

— Там что-то в воде, — Милдред махнула рукой вдоль пляжа.

Пелам посмотрел в ту сторону, куда указывала ее поднятая рука. В двухстах ярдах от них у воды собралась небольшая толпа; волны лениво плескались у их ног, они наблюдали за чем-то, что творилось на мелководье. Многие для защиты от солнца подняли над головой газеты, пожилые женщины стояли, зажав юбки между колен.

— Ничего не могу разобрать, — Пелам почесал подбородок; его внимание отвлек человек с бородой, стоявший выше него на краю набережной, — не лицо, однако что-то удивительно похожее на него. — Как будто ничего опасного. Может, выбросило на берег необыкновенную морскую рыбу.

На террасе и на пляже все ожидали чего-то, в предвкушении вытянув головы вперед. Чтобы уловить любые звуки от стоявшей в отдалении группы, они приглушили транзисторы, и по пляжу, подобно громадной черной туче, застилающей солнце, волной пробежало молчание. Почти полное отсутствие всякого шума и движения после стольких часов надоедливой возни казалось странным и жутким, придавая тысячам смотрящих на море людей самоуглубленно сосредоточенный вид.

Стоявшая у воды группа не двигалась с места, даже ребятишки невозмутимо разглядывали то, что привлекло внимание родителей. Впервые за все время обнажилась узкая полоска пляжа: беспорядочно брошенные там, наполовину засыпанные песком транзисторы и пляжные принадлежности напоминали свалку металлолома. Постепенно пустоты заполнялись вновь прибывшими с набережной, однако маневр этот не привлек внимания застывшей у воды группы. Пеламу они показались похожими на семейство кающихся пилигримов, которые, совершив длинный путь, стояли теперь у священных вод, терпеливо дожидаясь, пока его животворные силы сотворят свое чудо.