Вадим Панов - Царь горы

Несколько мгновений черные Глаза Спящего буравили непроницаемое золото Кадаф, залившее глаза гиперборейской ведьмы. Несколько мгновений. Затем Клаудия вновь откинулась на подушки, взяла Захара за руку, помолчала еще чуть и негромко сказала:

— Отец послал братьев не для того, чтобы спасти меня. Так?

— Да, — поколебавшись, ответила Яна.

— Они должны были убить Захара?

— Да.

— И что?

— Я не знаю, что случилось с Адриано, я не видела его. А Джакомо умер от моей руки. Я нашла его в танке и убила.

— Почему решила рассказать?

— Ты — Глаза Спящего, от тебя не скрыть правды. Захар мой друг. Я многим обязана ему. Вот и решила, что лучше нам не иметь друг от друга секретов.

— Понятно, — едва слышно выдохнула Клаудия. — Я думаю, Джакомо убил Адриано. Отец сознательно стравливал их… Отец! — Девушка посмотрела на Треми: — Сколько времени?

— Начало первого, — тихо сообщил Захар. — Начался новый день.

— Густав должен был приехать к отцу в полночь!

— И наверняка сдержал слово.

Клаудия чуть отстранилась, нахмурилась, глядя на спокойного Треми.

— Ты не поедешь на виллу?

— Нет.

— Но чуды…

— Чудов не будет. Великий магистр отозвал воинов.

— Ты уверен?

— Сантьяга надавил на де Гира, и Густав остался без союзника.

— Отец справится с Луминаром, но Драконья Игла… Мой отец не ангел, кто знает, какую цену он запросит за второй кинжал. Ведь это будет его добыча.

— Теперь это не важно.

Он улыбнулся. Вновь поцеловал пальцы любимой. На епископа непонимающе смотрели прекрасные Глаза Спящего:

— Захар, что произошло?

Треми мягко улыбнулся:

— Понимаешь, Клаудия, оказывается, для меня есть вещи более важные, чем интересы семьи.

— Что произошло?

Ответила Яна. Спокойно и громко.

— Захар отдал свой кинжал, чтобы узнать, где Густав тебя прячет.

— Что ты видишь в воде, дочь?

— Маму.

Барон вздрогнул. Но сдержался, не позволил старой боли, давно побежденной, давно похороненной в глубинах души, вырваться на волю. Присел рядом с Клаудией и, глядя на освещенную лунным светом гладь реки, тихо спросил:

— Разве ты ее помнишь?

— Я помню ее любовь. Я помню ее тепло.

Александр сжал кулак.

У него при имени жены всплывали другие образы. Горящие башни родового замка, стройные ряды гарок под стенами, и Катерина, ведущая в последний бой тех, кто не был в состоянии вырваться из окружения вместе с истинным кардиналом.

И плач младенца…

— Мама умерла ради тебя?

Бруджа кивнул. Но вдруг подумал, что молчаливый ответ признак слабости, и произнес:

— Да.

Можно было сказать: «Ради нас», но он не сказал. Не стал прикрываться. Взял все на себя.

— Да.

И голос, напоминающий шелест сухих листьев, прозвучал очень и очень грустно. Удивительно, сколько тоски можно вместить в одно коротенькое слово.

— Да.

— Мама очень любила тебя.

— Я знаю.

Голос остался грустным, но тоска из него исчезла. Барон сумел собраться, вновь отгородил душу от мира.

— Она умерла ради тебя.

— Да.

Клаудия помолчала.

— Я тоже тебя люблю, папа.

Александр улыбнулся. Просто улыбнулся. На мгновение зачерствевший, все видевший, циничный масан перестал быть вождем, политиком, правителем, перестал быть истинным кардиналом. На освещенном луной берегу реки сидели отец и дочь.

И вдруг:

— Однажды я тоже умру ради тебя. Как мама.

Он не сразу понял, что сказала дочь. Оторопел. Почувствовал, что холод беды прорвался в душу сквозь выстроенную стену. Увидел, как рассыпается на куски луна, как исчезает река.

И нежность сменилась страхом.

А потом он схватил Клаудию за плечи и безумно посмотрел дочери в глаза.

— НЕТ!

Почти год Брудже снился разговор у реки. Потом забылся. На несколько веков.

В тот вечер Клаудии исполнилось пять лет, и еще никто не называл ее Глазами Спящего…

Вилла Луна

Италия, пригород Рима

18 декабря, суббота, 00.00 (время местное)

— Ты все понял, Руссо?

— Да, господин. — Епископ старался не смотреть барону в глаза. — Я исполню вашу волю.

— В точности!

— До последней буквы, господин.

Сидящий в кресле Бруджа сверлил взглядом склоненную голову слуги.

— Сделав это, ты освободишься от клятвы. Моя печать исчезнет с твоего глаза, Руссо.

— Я навсегда останусь вашим слугой, господин.

— Ты будешь волен делать все, что пожелаешь, — повторил барон. — А теперь уходи. Ты должен как можно быстрее покинуть виллу.