Иван Ефремов - Час Быка (журнальный вариант)

Чеди принялась рассказывать о действительном равенстве женщин и мужчин в коммунистическом обществе Земли. О любви, отделенной от всех других дел, о материнстве, полном гордости и счастья.

Кончились летучие сумерки планеты Ян-Ях, В комнатке сразу наступила тьма, почти не рассеивающаяся скудным освещением улицы. Цасор принялась напевать, и Чеди поразилась музыкальной прозрачности и печали ее песен, вовсе непохожих на истошные вопли на улицах или в местах развлечений, с их грубым ритмом и резкими диссонансами.

А Эвиза Танет в эту минуту обдумывала выступление на конференции. Как рассказать врачам Торманса о гигантской силе земной медицины по сравнению с поразительной бедностью их науки, не обижая, не создавая чувства огромного неравенства и унижения?

Она уже видела врачей — подвижников и героев, работавших не щадя сил день и ночь, боровшихся с нищетой госпиталей, с невежеством и грубостью низшего персонала, ненавидевшего и проклинавшего свою работу. Из-за безобразного ухода больницы превращались в ад, где страдающие лежали ненакормленные и неубранные и подвергались оскорблениям. Мало того, больные в подавляющем большинстве были ДЖИ, а низший персонал — КЖИ. Эти разные классовые группы относились друг к другу с недоверием и ненавистью.

Эвиза вздохнула и, так же тщательно запрятав СДФ, как и Чеди, растянулась на постели.

И опять Эвизе снились низкие, едва освещенные ночные коридоры Центрального госпиталя, заставленные койками, со стонущими, одинокими, замученными людьми…

На пути до загородного дворца, где должна была проходить четырехдневная конференция, машина поднималась по крутой дороге, обгоняя множество пешеходов. Внимание Эвизы привлекла старая ДЖИ, тащившая тяжелую для нее коробку. Машина обогнала ее. На удивленный взгляд Эвизы главврач только нахмурился. Они добрались до здания с обветшавшими архитектурными украшениями из громадных каменных цветов. Неизменная высокая стена кое-где обвалилась, а трехъярусная надвратная башенка была разобрана. Но сад, окружавший здание, казался густым и свежим.

— Вы удивились, я заметил, что мы не подвезли старуху? — косясь на идущую рядом Эвизу, начал главный врач.

— Вы проницательны, — коротко ответила та.

— У нас нельзя быть слишком добрым, — как бы оправдываясь, сказал тормансианин. — Во-первых, можно получить инфекцию, во-вторых, надо беречь машину, а в-третьих… — Эвиза остановила его жестом.

— Можно не объяснять. Вы думаете прежде всего о себе и бережете плохое изделие из железа и пластмассы — машину больше, чем человека. Естественно для общества, в котором жизнь меньшинства держится на смерти большинства. Только зачем вы посвятили себя медицине? Есть ли смысл лечить людей при легкой смерти и быстром обороте поколений?

— Вы ошибаетесь! Самая ценная часть населения — ДЖИ. Наш долг исцелить их всеми способами, отвоевывая у смерти.

— Зачем отвоевывать, если смерть неизбежна, и когда приходит срок, то организм умирает так же легко, как засыпает усталый человек. А вы безмерно умножаете страдания ложными «спасениями», прокламируя то, чего вы сделать не можете, то есть именно исцелить.

— И опять вы ошибаетесь. Девяносто пять процентов ДЖИ умирают не естественно, а от болезней и преждевременного износа, унося в могилу свои способности и знания. Как жаль, что мы не научились неограниченно продлять жизнь или хотя бы так, как вы. Но мы боремся со смертью, на опыте постигая новые возможности.

— И прибавляете в колоссальный список преступлений природы и человека еще миллионы мучеников! Вдобавок многие открытия принесли людям больше вреда, чем пользы, научив политических бандитов — фашистов ломать человека психически, превращать в покорного скота, что еще в Темные Века считалось делом дьявола. Если подсчитать всех замученных на опытах животных, истерзанных вашими операциями больных, придется строго осудить ваш эмпиризм. В истории нашей медицины и биологии также были позорные периоды небрежения жизнью. Каждый школьник мог резать полуживую лягушку, а полуграмотный студент — собаку или кошку. Здесь очень важна мера. Если перейти грань, то врач станет мясником или отравителем, ученый — убийцей. Если не дойти до нужной грани, тогда из врачей получаются прожектеры или неграмотные чинуши. Но всех опаснее фанатики, готовые располосовать человека, не говоря уже о животных, чтобы осуществить небывалую операцию, заменить незаменимое, не понимая, что человек не механизм, собранный из стандартных запасных частей, что сердце не только насос, а мозг — не весь человек. Этот мясницкий подход наделал в свое время немало вреда у нас, и я вижу его процветающим на вашей планете. Вы экспериментируете над животными наугад, несерьезно, забыв, что только самая крайняя необходимость может как-то оправдать мучения высших форм животных, наделенных страданием не меньше человека. Столь же беззащитны и ваши «исцеляемые» в больницах. Я видела исследовательские лаборатории трех столичных институтов. Сумма страдания, заключенная в них, не может оправдать ничтожных достижений. Яркая иллюстрация отношения к жизни, которое мы искоренили на Земле.