Геннадий Прашкевич - Дыша духами и туманами

Провел пальцем по скамье.

Пыль, везде пыль. Но на скамье – мало.

Я машинально прислушивался к голосам снаружи.

Высоколобый Кум, кажется, сомневался в праве Святого и впредь оставаться единственным пользователем Мирового информационного банка. Твердо считал, что пришла его пора. Ждал всю жизнь. Даже врагов народа доставляли в лагпункт на казенных баржах, а он всегда топал на своих двоих. Ступня, конечно, большая, но сколько можно? Никак не дойдет до Большой лиственницы. А ему надо. Он заслужил. Много знаний – много силы. Он знает. А то всегда за все отвечал. Стрелки НКВД утопят в болоте лесного, а отвечать ему. С приезжим лысеньким капитаном в золотых очках тщетно искал утопленное волосатое тело. Зачем-то понадобилось начальству. Бросал стальную «кошку» в болото, тыкал шестом. Ничего. Снесло подземным течением или забило под корягу. Для стрелков обошлось, а Кума тот капитан бил страшно. Когда Кум упал, все норовил попасть сапогом по высокому лбу, по крошечному личику.

«Так ведь?» – спросил Святой, напомнив про этот случай.

«Ты этого знать не можешь», – мрачно возразил Кум.

«Я знаю. Мне дано, – указал брат Харитон на небо. – Я про все знаю. И про Офицера. И про отдельный барак. И про то, как ты по приказу входил к лесной. И про то, как майор Заур-Дагир хвастался перед капитаном, что, дескать, только в Питере имеется профессор помоложе Офицера, никак до молодого карательные органы не дотянутся».

Кум нервно водил стволом карабина.

Получалось, что Святой действительно много знал. Напомнил вдруг один разговор с майором. Уж про этот разговор только Кум с майором знали. Как докопался до разговора Святой?

«На фронт хочешь?» – спросил Кума майор.

Кум испугался: «Родину защищать?»

«Вот-вот. На передовой».

«Так передовая, она и через лагпункт проходит».

«Считаешь, без тебя не справимся?»

«Да почему?» – забормотал Кум.

«Тогда проявить себя надо».

«Так стараюсь! Всяко стараюсь».

«На фронте больше возможностей. – Куму в тот год стукнуло шестнадцать, майор прекрасно знал о его возможностях. Смягчился: – Это ты правильно уловил: передовая через лагпункт проходит. Мы все делаем для Родины. Только не для того, чтобы ты девок гонял по деревне».

«Так природа это… – лепетал Кум. – Я как все…»

«Сдашь оружие», – распорядился майор.

«Да как на фронт без оружия?»

«Воевать будешь с вейсманистами-морганистами».

«Вот суки! – окончательно испугался Кум. – Это в барак? К троцкистам? Они же нелюди!»

«Поведешь линию партию. Это приказ. По-особому будешь действовать. За всеми следить, в разговорах участвовать. А ночью войдешь к лесной».

«А если она… Если она того?.. Если клыками в горло?»

«Выбор есть, – намекнул майор. – На фронте убивают верней».

Кум все понял. И приказ войти понял. В одном только сомневался:

«Она же не говорит. Как ее пойму? У нее и слов нет человеческих».

«А то ты не видел, как мы немых допрашиваем!»

«Ну да… Линия партии… Я весь… Только мохнатая… С ней-то как? Вдруг понесет она?»

«Не лошадь, – засмеялся майор. – Но нам и нужно, чтобы понесла. Офицер проследит, ему виднее. Тебе двойной паек усиленный. Нам нужнее, чтобы понесла. Очень нужно. – И вдруг страшно добавил: – Ты постарался».

К облегчению Кума и к ужасу начальства, весной сорок пятого года лесная баба не только понесла, но сбежала. Вывели подышать эту сволочь за лагпункт, за блестящую железную колючку, на ежовую зеленую травку. Под открытым небом, под влажным ветерком с дальних проток, в облаке смородиновых запахов обычно собирала лепестки, сладостно жевала, мучительно косилась влажным волосатым глазом на Кума, гладила ладонью отяжелевший живот. Зеки со страхом и вожделением издалека посматривали на лесную. Заводились. Знали, что Кум научил ее снимать сапоги с его коротких ног. Вислая грудь, задница в волосах. Что вдруг нашло на лесную? Оттолкнула стрелка, опрометью бросилась в тайгу, как в сизый смолистый омут. Карабины окисли от пороховых газов, а толку?

«Где Зиг?»

«Где Фрида?»

Вопросы повторялись.

Я уже понял, что всем идти к Большой лиственнице нельзя. Что-то этому здорово мешало. Но Святой не мог не идти, а Кум стремился к волшебному дереву всю жизнь. Потому и покрикивал: «Пристегнул я твоего шныря. Братаны придут – разберутся. И с этим разберутся, который в бараке. Гони девку, пусть уходит. Не заблудится. Они прямо сейчас. ЧК всегда начеку!»