Сергей Щеглов - Тень спрута

— Я рад, что вы сделали свой выбор, — кивнул Гринберг, засовывая один из дисков обратно в карман. — Ну, а вы, Артем Сергеевич?

— Я — с удовольствием, — пожал плечами Калашников. — Только объясните, что это за кругляшок такой, и что со мною будет, когда я его активирую?

Гринберг выложил оставшийся диск на ладонь.

— Лирк, — сказал он. — Личный регистрационный код. Присваивается каждому гражданину Звездной России, или звездному русичу, один раз в жизни. Родившимся здесь — сразу после рождения, прибывшим извне — после прохождения соответствующего собеседования. Как и все, что нас окружает, лирк представляет собой нанотехническую многофункциональную систему. Первая его функция — однозначная идентификация вашего организма, исключающая возможность подделки. — Калашников с пониманием качнул головой. — Вторая функция — обеспечение связи с единой Сетью, являющейся сегментом Галактической Паутины. Третья функция — непрерывная запись всех происходящих с вами событий, гарантирующая ваше личное бессмертие. — Калашников присвистнул. — Четвертая — медицинский контроль за состоянием организма, пятая — обеспечение альтернативного энергомассового обмена и формирование временных органов, шестая… — Гринберг сделал паузу и внимательно посмотрел на Калашникова. — С пятой функцией все понятно?

— Чего ж тут непонятного, — махнул рукой Калашников, — к электросети подключаться и электроотвертку из пальца выращивать. Знаем, читали; а что там дальше?

— Шестая функция — обеспечение этического контроля, — сказал Гринберг. — Поскольку биологически ваш организм, как и организм абсолютного большинства разумных существ, сформировался в доцивилизационный период, иными словами — в первобытную эпоху, существуют ситуации, в которых ваш разум перестает контролировать ваше поведение. Вы сами очень точно выразили этот факт, сказав, что разумны всего лишь треть своей жизни. Так вот, лирк обеспечит вам стопроцентную разумность в любых ситуациях. Природные и социальные рефлексы, подавлявшие ваш разум в течение предшествующей жизни, перестанут решать за вас, что и как вам делать. Отныне каждый раз, когда вам захочется совершить какой-нибудь необдуманный, импульсивный или просто привычный поступок, идущий вразрез с этическими нормами Звездной России, в вашей голове зазвучит голос. С вами заговорит ваше второе «я», ваш даймон, который быстро наставит вас на путь истинный.

— Звучит весьма заманчиво, — отметил Калашников. — Значит, лирк — это такой микрочип, который вставляется в мозг и заставляет всех вести себя как положено?

— Совершенно верно, — улыбнулся Гринберг. — Вы очень точно сформулировали принципиальное отличие этического контроля от предшествовавшего ему природного. Вести себя, как положено , а не как получается , — это и значит быть звездным русичем.

— Эдаким роботом без страха и упрека? — улыбнулся Калашников.

— Быть может, вам тоже не следует спешить? — спросил Гринберг. — Познакомиться немного с этими «роботами», попытаться понять, чем они заняты в своей повседневной жизни?

— Есть куда более радикальный способ, — ответил Калашников. — Самому стать таким роботом.

— То есть как? — растерялся Гринберг. — Вы же не уверены, что быть роботом — это хорошо?!

— Не уверен, — согласился Калашников. — Но зато я точно знаю: быть человеком — еще хуже!

Гринберг зажал лирк в кулаке и покосился на Лапина. Тот огладил свою роскошную бороду и прогудел:

— Хорошо сказано! Наш человек!

— Итак, — обратился Гринберг к Калашникову, — вы принимаете на себя обязательство стать звездным русичем? Принимаете со всей ответственностью, прекрасно понимая, насколько трудно вам будет это сделать?

— Что значит — трудно? — удивился Калашников. — Человеком — трудно, и роботом — трудно? Да что же это такое!

— Трудно, — повторил Гринберг. — Потому что лирк не сможет обеспечить вам самое главное: смысл жизни. Первое время вы будете удовлетворять свое любопытство, и даже искренне верить, что счастливы. А потом настанет момент, когда вы посмотрите вокруг себя, увидите увлеченных своим делом людей, радующихся каким-то непонятным для вас свершениям, и вдруг обнаружите, что вся эта кипучая жизнь не имеет к вам ровным счетом никакого отношения.

Калашников искренне рассмеялся:

— Дай-то Бог! Я уже столько лет жду, когда же мое любопытство оставит меня в покое! Может быть, тогда у меня наконец хоть что-то получится.