Дженни Джонс - Голубое поместье

Обе женщины, стоявшие рядом, склонились к нему, толкнув на изгородь. Его усталые глаза без удивления смотрели, как сучки путаются в ветвях, вонзаются в плоть, проникая до артерий.

На листву потекла кровь. Он не пытался освободиться. Они не выпускали его, и он застыл черным жуком, приколотым булавкой к стене.

А потом тело перестало дергаться, хотя кровь еще некоторое время текла.

Они отступили, прислонившись к ближним деревьям. Кора сливалась с их плотью, сучки переплетались с волосами.

Листья сами собой обхватили тело у изгороди. Они проникали в отверстия и щели, находили себе дорогу в глубь одежды. Они прорастали сквозь отверстия тела в самые поры кожи.

Утром, проснувшись, Бирн не заметил ни следа мужчины и его спутниц. Не было даже крови.

На следующее утро в доме зазвонил телефон. Саймон взял трубку и спросил:

— Алло? Алло? Кто говорит?

Ответа не было. Пожав плечами, он опустил трубку. Как раз вошла Рут, и поэтому он сказал:

— Наверное, один из твоих маленьких ягнят. Интересно, что могло заставить тебя дать свой домашний номер?

— Я ничего не давала. Вероятно, неисправна линия. Так случается и с Кейт: она тоже нередко никого не слышит. Только со мной подобного не бывает.

Саймон заметил, что она оделась для школы: юбка, блузка, скромные ботинки.

Рут сказала:

— Я попросила Бирна начать с изгороди. Работа громадная, но ее следует сделать.

— А я думал, что цепная пила сломалась.

— Это так, но он говорит, что предпочитает все делать руками. — В голосе ее слышалось безразличие. Саймон нахмурился.

— Тогда на это уйдет целая вечность. Это пустая трата времени.

— Я отнесу сегодня пилу в починку. Он сумеет воспользоваться ею завтра. Сегодня он намеревается обойти кругом, чтобы выяснить, что ему может потребоваться.

— Вот что, Рут, я весьма сомневаюсь в том, что твой Бирн представляет собой тот ответ, который ты ищешь. Тебе очень повезет, если ты сумеешь уговорить его остаться. Уж это человек с прошлым, если мне доводилось видеть такого. Он упрям и независим.

— Ты так думаешь? А по-моему, он весьма покладист.

— Это потому, что он стремится произвести впечатление. Он понимает, что его проверяют. Подожди только и увидишь.

Она надела жакет, поискала ключи в сумочке. Потом прикоснулась губами к его щеке.

— Ладно, посмотрим. Все хорошо, милый? Я чуточку задержусь, не забудь. Кейт будет здесь, если тебе что-нибудь понадобится.

Саймон проводил ее взглядом до выхода, проследил за тем, как «эскорт» медленно выруливает по длинной дороге к деревьям. А потом взялся за книгу и попытался читать.

Бирн с облегчением опустил ножницы и слез со стремянки. Время перекусить, определил он по положению солнца над головой. Мгновение он постоял, изучая результат утренней работы. Буковая зеленая изгородь тянулась в обе стороны от него, и лишь крошечная часть ее сделалась аккуратной и опрятной. Три метра высотой и более мили длиной, решительные побеги и ветки торчат во все стороны. Если Рут Банньер сумеет починить цепную пилу, он, безусловно, воспользуется ею.

Вытирая лицо, Бирн обернулся к дому.

Высокое солнце искрами играло на шиферной крыше, словно на волнах. Дом казался старинным, хотя Рут уверяла его в том, что он сооружен в эдвардианские времена [4] В правление (1901—1910) английского короля Эдуарда VII (1841—1910). , менее ста лет назад. Века вполне достаточно, чтобы люди оставили свой след на сооружении. За это врем не одно поколение успело вырасти, оставить потомство, созреть и скончаться. Здесь люди любили друг друга, писали любовные письма, назначали свидания… смеялись и плакали.

Он подумал о том, сколько же любви осталось теперь в доме, много ли в нем смеха. Саймон Лайтоулер, по его мнению, находился на границе полного срыва. В словах его слышалась злобная и разрушительная нотка. Точнее, саморазрушительная. И если Рут лезет вон из кожи, Кейт еще слишком юна, чтобы как следует помочь ей. Это люди создавали унылую и тяжелую атмосферу, в самом же доме в сущности не было ничего плохого. Разве что пропорции его чуточку искажены, хотя Бирну приходилось видеть и худшие.

Однако, проходя западной лужайкой к огороду, он почувствовал, что не склонен входить в дом. Ничего осмысленного, просто нутро подсказывало ему, что дом только и ждет возможности навалиться и раздавить своих обитателей. Он предпочел бы остаться снаружи, среди зелени и жизни.

Бирн открыл заднюю дверь. Саймон Лайтоулер сидел во главе длинного соснового стола. Перед ним располагались два бокала и большая квадратная зеленая бутыль, опустевшая уже почти наполовину.