Елена Долгова - Центурион

– Это, я имею в виду вашу смерть, может случиться гораздо раньше, чем вам кажется. Вот.

– Что это? Я могу…

Стриж вопросительно посмотрел на полковника.

– Берите бумаги, читайте. Это копия официального запроса Порт-Иллири на предмет вашей выдачи. Понимаете, что для вас значит выдача?

Дезет не отвечал, цепко просматривая документ. Дочитал до конца страницу, перевернул, снова вернулся к началу.

– Можете не сомневаться, бумаги подлинные. А теперь подумайте немного, а я порассуждаю. Вы, офицер корпуса сардаров, сдались в плен каленусийцам. Сам по себе прецедент неслыханный. Далее, попав в плен вы не только не умерли – вас по неясным причинам вытаскивают из петли, которую вы, Стриж, несомненно заслужили по крайней мере в пятикратном размере. Продолжим наши рассуждения. В Калинус-холле становятся известными некоторые сведения, которых там знать не должны – да, вы нечувствительны ко всем известным разновидностям “сыворотки правды”, и к гипнозу тоже, но болевой порог у вас самый обычный. И вот…

– Подонки…

– Полно ругаться. Я знаю – вы теми, вынужденными признаниями жизнь себе не покупали. Но для Порт-Иллири это неважно. У вашего истеблишмента проигрыш войны, упадок харизмы и прочие неприятности досадного рода. Показательная казнь десятка-другого изменников, и вас в том числе, если и не способствует действительному ремонту ситуации, то по крайней мере…

– Катитесь отсюда, оставьте меня…

– Неужели так хотите на родину?

– Издеваетесь?

– Нет, сожалею. Досидеть спокойно еще двадцать два года на пансионе милосердной Каленусии вам не дадут – вышлют вон как миленького. А как только вы пересечете границу – сами понимаете, что вас ждет, Стриж. У нас демократия – грешника пожалел Сенат. Принцепс Иллиры не страдает столь пошлой сентиментальностью.

– Так меня высылают?

– А кому вы здесь нужны – с лопатой-то в руках? Для земляных работ люди найдутся.

Дезет с заметным трудом разжал сцепленные – костяшки побелели – пальцы.

– Ну что ж. Раз у меня есть выбор – я выбираю иллирианский эшафот. Во всяком случае – примите искреннюю благодарность за правду. У меня появилось лишнее время приготовиться. Прощайте, полковник Хиллориан, я был рад увидеть вас еще один раз – последний.

Бывший сардар встал и, не спрашивая разрешения, мягким, кошачьим шагом двинулся прочь, к дверям.

– Сидеть! На место, заключенный FF!

Дезет уже тянулся к причудливо изогнутой ручке двери.

– Может, вы позовете охрану, чтобы меня честь по чести увели, а колонель?

– …Да сядьте же вы, идиот. Право слово, не верится, что в вашем личном деле написано “психически устойчив”. Куда лезете? В коридоре солдаты с приказом при любых эксцессах открывать огонь. Вам жить надоело?

Стриж остановился почти на пороге, замер на секунду и вернулся к столу.

– Что это изменит? Ничего. Месяцем раньше, месяцем позже – какая, холера, разница?

– Если вы так не дорожите жизнью, удовлетворите мое любопытство, скажите, зачем вы сдавались в плен? В вашем корпусе такая акция – в высшей степени дурной тон.

– Избавьте меня от необходимости объяснений. Да я уже и не помню толком, зачем. Должно быть, помрачился на жаре рассудком. В Ахара такое бывает – сухой воздух, знаете ли, вокруг пупками торчат эти нелепые камни, говорят, какие-то дурманящие примеси в местной воде. Начинаешь творить странные вещи, потом сам не рад.

Хиллориан бросил пупырчатую папку на крышку стола, подошел к окну – широкая панорама сквозь небьющееся стекло показала череду однообразных крыш Форт-Харая, облако пыли над песчаным карьером, ленту повозок на обвившейся вокруг плато дороге. “Как я устал, как я устал возиться с тобой, чертов проклятый, талантливый, бесстрашный, нечастный мерзавец”.

– Скажите, Алекс, вы еще помните свою дочь?

Он помнил.

* * *

Четыре года назад.

30 августа 7001 года. “Воссоединенные территории Иллиры”. Долина Ахара.

Стриж вынырнул из бесформенного, вязкого водоворота сна – сам сон он не запомнил, остался лишь соленый привкус опасности. Он включил ночник, подошел к окну, сдвинул невесомую, лиловую ткань занавески: край неба уже светлел, источая призрачное, зеленоватое сияние. Чуть наискось, сразу за лужайкой, торчали по соседству два привычных, приметных менгира. Дезету на миг показалось, что менгиров стало три, но наваждение тут же исчезло. Он хмыкнул и опустил лиловую ткань.

Нина спала. Свет ночной лампы бросал тень длинных, загнутых ресниц на нежную кожу детской щеки.