Олег Синицын - Батилиман

Оно находилось возле темного проема в скале. Оно просто замерло, повернувшись боком ко мне. Страх сковал все мои органы, и я чувствовал, что могу вот-вот камнем пойти на дно.

Мы замерли в таком положении всего лишь несколько секунд, но мне они показались марафонской дистанцией вечности. А после… чудовище повернулось и посмотрело на меня. Узкие темные глаза уставились на меня, и я не выдержал и выпустил воздух. Чудовище издало рык, от которого заложило уши, и скрылось в проеме вместе с моей женой. После этого проем закрылся и стал ничем не отличаться от остальной поверхности скал. Я вынырнул. От охвативших чувств возбуждения, ярости и страха меня трясло. Я снова нырнул.

Проем был плотно закрыт скалой, опустившейся сверху. Хоть я и предполагал, чем закончатся мои попытки, я попробовал сдвинуть её. Результат оказался нулевым. На следующий нырок, я попробовал вставить в щель нож и сдвинуть скалу, но так ничего и не получилось.

Леонидыч что-то говорил про секрет грота. У грота есть секрет, он должен открываться при помощи ручки или чего-нибудь еще. Я лихорадочно обшарил камень. Ничего, кроме двух углублений, прикрытых водорослями. Я поочередно сунул в каждое из них нож. Он вошел туда примерно на половину.

"Мальчик был жив до заката", — всплыли в памяти слова Леонидыча, значит Марина будет жить до заката. Мне не обойтись без акваланга, да и вообще без помощи Леонидыча. Нужно было срочно найти его!

Я вылез на берег около темного камня и мигом вскарабкался на площадку ресторана. Народу здесь не было, пластмассовые стулья ночевали перевернутыми на пластмассовых столах. Я побежал наверх, к домикам. Несколько пожилых пар, попавшихся мне навстречу, с испугом отпрянули от меня. Черт с ними!

Я почти добежал до домика Леонидыча, когда меня остановил молодой милиционер, с которым мне пришлось разговаривать накануне. Я хотел лишь поздороваться и не останавливаясь пробежать мимо, но он схватил меня за руку и повернул лицом к себе.

— Ты куда так торопишься? — улыбаясь, спросил он.

— У меня мало времени! — воскликнул я.

— Да погоди, везде успеешь. — Он опустил глаза. — Какой отличный нож! Можно взглянуть?

— Мою жену схватил морской дьявол!

Он не прореагировал и взял нож из моей руки. В ту же секунду я почувствовал, как кто-то сильный заломил мне обе руки за спину. Я согнулся, что бы хоть как-то ослабить излом.

— Подлец, — сказал приятный женский голос. Я понял, что это относится ко мне. Сзади послышался щелчок, и я ощутил, как мои руки оказались скованы. — А вы молодец, Филипп!

— Я в десантуре служил, — гордо ответил молодой милиционер. Рядом с ним появилась женщина в милицейской форме с капитанскими погонами на плечах.

— Что вы делаете! — воскликнул я.

— Виктор Кормухин, вы обвиняетесь в убийстве Веры Николаевны Серогородской, двенадцатилетнего Александра Патрикеева и… в убийстве своей жены, которое совершили только что на пляже, на наших глазах.

— Вы с ума сошли!

— Неужели вы будете отрицать последнее! У нас нет доказательств двух других убийств, в бухте Ласпи и здесь, но от последнего, чудовищный акт которого наблюдали почти двадцать человек, вы не сможете отвертеться.

— Но послушайте! Я не убивал, клянусь! Я видел как…

— Это расскажешь на суде, — перебил громадный сержант, который скрутил мне руки.

— Запишите, — сказала капитан, — у подозреваемого на момент задержания был обнаружен нож длиной… тридцать два сантиметра. А теперь уведите эту пакость. Он мне противен.

Сержант грубо толкнул меня, и я, не удержавшись на ногах, упал на землю. Меня подняли.

— А где тело? — услышал я вопрос молодого Филиппа.

— Мы его ищем. Этот негодяй затащил его куда-то в море. — Это было последнее, что я слышал.

Сержант сказал, что как найдут тело, так меня вместе с ним отправят в Севастополь. Комната, в которой меня заперли, была полностью лишена мебели. Через небольшое зарешеченное окно на белый пол ровными рядами квадратиков падал дневной солнечный свет.

По моим подсчетам, сейчас было около двух часов дня. Я сидел здесь более пяти часов. Первый час я только и делал, что молотил скованными руками в дверь и пытался вышибить её ногой. В ответ на это вошел тот здоровый сержант и огрел меня дубинкой по плечу. Не помню, что я делал дальше. По-моему умолял его через стену и даже плакал. Я чувствовал, как драгоценные капли времени утекали, словно сквозь сито, я не мог ничего предпринять, и это вводило меня в панику ещё больше. Моя Марина была жива, но с каждой секундой надежды на её спасение становились все тусклее и тусклее. Закат начинается приблизительно полдевятого. Какие-то жалкие восемь часов!