Роберт Силверберг - Всемогущий атом (сборник)

— Что?

— Я видел, как он ходил туда вчера вечером. Прошел внутрь здания. Я последовал за ним, он меня не заметил. Он долго глядел на Молот, ходил вокруг него, изучал. Но к нему не прикасался.

— Почему же ты, черт возьми, сразу не рассказал мне об этом? — сердито выпалил Барретт.

Вид у Альтмана был смущенный и испуганный. Он стал часто-часто моргать и пятиться от Барретта, вороша волосы рукой.

— Я не был уверен в том, что это так важно, — в конце концов сказал он. — Может быть, это просто любопытство. Я хотел сначала поговорить об этом с Доном, но не мог этого сделать, пока Ханн не ушел в море.

Крупные капли пота выступили на лице Барретта. Он напомнил себе, что приходится иметь дело с людьми, психически не совсем нормальными, и поэтому попытался говорить как можно спокойнее, скрывая неожиданную тревогу, охватившую его.

— Послушай, Нед, если ты еще хоть раз увидишь, что Ханн ходит вокруг аппаратуры для перемещения во времени, немедля дай мне об этом знать. Беги прямо ко мне, чтобы я ни делал — спал, ел, отдыхал. Не советуясь ни с Доном, ни с кем-нибудь еще. Ясно?

— Ясно, — ответил Альтман.

— Ты знал об этом? — спросил Барретт у Латимера.

Латимер кивнул.

— Нед рассказал мне об этом как раз перед тем, как мы сюда пришли. Но я посчитал более необходимым передать тебе эти бумаги. То есть Ханн никак не может повредить Молот, пока он в море, а то, что он мог сделать вчера вечером, уже сделано.

Барретт вынужден был признать, что в этом есть логика. Но он не мог сразу успокоиться. Молот был единственным связующим звеном, пусть даже и неудовлетворительным, с тем миром, который отторг их от себя. От него зависело их снабжение, поступление новых людей и тех крох новостей о мире там, наверху, которые они с собой приносили. Стоит только какому-нибудь сумасшедшему повредить Молот, и их постигнет удушающее безмолвие полнейшей изоляции. Отрезанные от всего, живущие в мире без растительности, без сырья, без машин, они через несколько месяцев одичают.

«Но зачем это Ханн болтается возле Молота?» — задумался Барретт.

— Ты знаешь, о чем я думаю? — хихикнул Альтман. — Они решили истребить нас, там, наверху. Они хотят избавиться от нас. Ханна послали сюда в качестве добровольца-самоубийцы. Он вынюхает все, что у нас делается, и все подготовит. Затем они переправят сюда с помощью Молота кобальтовую бомбу и взорвут лагерь. Нам нужно разрушить Молот и Наковальню до того, как они это сделают.

— Но зачем им переправлять сюда добровольца-самоубийцу? — рассудительно спросил Латимер. — Если они хотели бы уничтожить нас, проще было бы послать сюда бомбу, не жертвуя агентом. Если только они не разработали какой-нибудь способ спасти его…

— В любом случае мы не имеем права рисковать, — возразил Альтман. — Первое — это уничтожить Молот, чтобы они не могли переправить сюда бомбу.

— Возможно, это неплохая мысль. А ты что думаешь об этом, Джим?

Барретт подумал, что Альтман совсем рехнулся, а Латимер недалеко от него отстал. Но сказал просто:

— Я не думаю, что твоя гипотеза верна, Нед. Им там наверху незачем истреблять нас. А если бы они даже и захотели это сделать, то Дон прав, они не послали бы к нам агента. Достаточно бомбы.

— Но даже в этом случае нам нужно все-таки помешать нормальной работе Молота исходя из предположения…

— Нет, — решительно отрезал Барретт. — Если мы сломаем Молот, мы срубим сук, на котором сидим. Вот почему я столь серьезно обеспокоен тем, что он заинтересовал Ханна. И выбрось все эти свои мысли насчет Молота из головы, Нед. Только благодаря Молоту мы имеем здесь продукты и одежду. Никаких бомб сюда не пересылают.

— Но…

— И все же…

— Заткнитесь, вы, оба! — рявкнул Барретт. — Дайте-ка я взгляну на эти бумаги.

«Молот, — отметил он про себя, — придется охранять. Мы с Квесадой должны соорудить какую-нибудь систему охраны, вроде той, что оборудовали для кладовой с медикаментами, но более эффективную».

Он отошел от Альтмана и Латимера на несколько шагов, присел на гранитную плиту, развернул пачку бумаг и начал читать.

Почерк у Ханна был мелкий и неразборчивый, что давало ему возможность втиснуть максимум информации в минимум листа, словно он считал смертным грехом переводить бумагу зря. И это вполне понятно: бумаги здесь очень мало. Очевидно, Ханн принес эти листы с собой из двадцать первого века. Они были очень тонкими, имели как бы металлизированную структуру и, скользя один по другому, слабо шелестели.