Дмитрий Шашурин - Печорный день (сборник)

— Опознание, — подтвердил посетитель. — По отпечаткам подушечек пальцев человека легче опознать, чем по лицу, которое можно изменить гримом или пластической операцией. Но вы еще не знаете, почему рисунки никогда не повторяются, и нет на свете двух человек с одинаковыми узорами на подушечках пальцев, и вряд ли узнаете в течение этого столетия.

— Кто я? Я?

— Вы тоже, все люди.

«А вы?» — хотел спросить уполномоченный, но вспомнил, как в железнодорожном отделении ЧК попался один: тоже умно говорил, и стал опять думать, что нужно бы доставить посетителя, или лучше ушел бы он сам. Мало ли: вот говорили, что если не доставишь — тебя доставят.

Конечно, тот не был комиссаром, согласись, Марылька, комиссар бы не трусил, не рассуждал как обыватель.

— Вы не беспокойтесь, я по делу, — посетитель как будто угадал сомнения уполномоченного, — дактилоскопия тоже относится к делу, как и то, что мне шестьсот лет.

Уполномоченный поежился оттого, что хотел не верить, а само собой верилось, верилось и в дело, и в шестьсот лет.

Уполномоченный видел перед собой и слушал человека, который заслуживал доверия. Не было в нем ничего такого, к чему можно бы было придраться или бы вызывало раздражение. Открытость, готовность быть полезным, понятным и к тому же терпеливость и бесстрашие — при всем желании уполномоченный не мог отплатить такой же естественностью, и коробило уполномоченного до сухости в глотке, до щипоты в глазах. Можно так говорить или лучше «до щипания»?

— Конкретно будете излагать? — спросил уполномоченный; сознавая, что опять получается грубо, неуместно официально и с угрозой.

Посетитель с готовностью придвинулся к столу, выбрал листок бумаги, чистый с обеих сторон, и, потерев большими пальцами подушечку для штемпелей и печатей, притиснул их затем к этому листку.

— Вот, пожалуйста, конкретно, — несколько любуясь даже сделанными оттисками, улыбнулся он уполномоченному.

Тот… Тому… У того сразу воскресли все подозрения, и особенно насчет психической ненормальности посетителя, и снова уполномоченный избегал смотреть на него, и чем дальше, тем больше росла натяжка, неловкость. Потому что чем дальше, тем подробнее посетитель объяснял свое дело.

— Среди папок, которые вы разбираете, вам должна попасться связка бумаг из Благовещенска. Связка с сургучной печатью. Указана дата, когда связка была опечатана и сдана в архив: сентября 23-го дня, 1852 года. Бумаги незначительные, совершенно незначительные, — подчеркнул посетитель, заметив нарастающее беспокойство уполномоченного.

Тот со страхом ожидал: сейчас потребует или попросит эти бумаги? Что, если скажет: дай на память? Смогу я отказать или не смогу?

— …наделов трех казацких старшин, — продолжал посетитель перечисление, начало которого уполномоченный упустил, — опись собранной пушнины от бурят в качестве подушного налога за семь лет и еще что-то в таком же роде. Они нас не интересуют. Попадется вам, кроме того, в этой связке пакет, опечатанный по четырем углам. Прежде чем сломать печати, обратите внимание на сохранность сургуча.

— Ну уж, как хочешь, сургуч не сургуч, а пакета я те не отдам, — внутренне укрепился уполномоченный, — заливай, заливай, да держись за край.

— Это важно для вас, чтобы вы поверили, а затем и подтвердили своей подписью.

— Ух ты, роспись! — оледенел изнутри уполномоченный: вдруг он, этот посетитель, и есть оттуда, откуда надо?

— Не пугайтесь, слушайте. Пакет я сам доставил из Петербурга в Сибирь, а прежде он долго лежал, очень долго. В нем, вы это увидите, примерно такой же листок с оттисками пальцев, моих больших пальцев, с указанием даты и подписью чиновника, поставившего ее. Какую очередную архивную папку вы готовите на бессрочное хранение?

— Шестьдесят два дробь восемнадцать эф, — отрапортовал уполномоченный и затосковал: «Что же я тайны выдаю!»

Посетитель на мгновение прикрыл глаза.

«Так и есть, запоминает», — догадался уполномоченный».

— Вот туда вы и положите оба листка, а на сегодняшнем поставите дату и свою подпись. Лучше, если найдется конверт.

Уполномоченный оторопел, спину холодила струйка пота, которая вдруг побежала от лопаток к пояснице. Вот так волдырь! На бессрочное хранение, да еще с росписью! А тут и посетитель собрался уходить — встал, надел шапку и уж направился к двери мимо уполномоченного. Тот вскочил и загородил дорогу.

Они стояли так, не глядя друг на друга, а по потолку и стенам шатались их тени — пламя в коптилке то ложилось, то взметывалось, чуть ли не отрываясь от фитилька.