Уильям Тенн - Обитатели стен (сборник)

— Немножко, — ответил он. — Не очень.

— А знаешь ли ты, что Чудовища причинят тебе куда более сильную боль, если им удастся поймать тебя во время Кражи? Они сделают с тобой такое, на что не способны даже все мы вместе.

— Я знаю. Но Кража важнее того, чем я рискую. Нет ничего важнее для человека, чем Кража.

Рита-Летописица кивнула.

— Потому что ты крадешь во имя существования Человечества. Ты крадешь вещи, из которых Женское Сообщество сможет приготовить пищу, одежду и оружие для Человечества, чтобы оно могло жить и процветать.

Он понял, к чему она клонит.

— Нет, — возразил Эрик. — Мы крадем не поэтому. Мы живем благодаря кражам, но крадем мы не для того, чтобы просто продолжать существование.

— А для чего? — невинно поинтересовалась она, словно не ей лучше всех остальных в племени был известен ответ. — Для чего мы крадем? Что может быть важнее выживания?

Вот оно. Дальше шел катехизис.

— «Отомстить Чудовищам, — начал он. — Изгнать их с нашей планеты, если удастся. Вернуть Землю Человечеству, если удастся. Но превыше всего — отомстить им…»

Он следовал многословному ритуалу, делая паузу в конце каждой части катехизиса, чтобы Летописица могла задать нужный вопрос, спровоцировав его на очередной ответ.

Один раз она попыталась поймать его, изменив порядок пятого и шестого вопросов. Вместо того, чтобы спросить: «Как мы поступим с Чудовищами, когда отвоюем у них Землю?» — она задала вопрос: «Почему мы не можем использовать Чуждую Науку Чудовищ для борьбы с ними?»

По привычке Эрик начал: «Мы будем содержать их, как содержали наши предки экзотических животных, в месте под названием зоопарк, или загоним их в наши норы и принудим их вести такую жизнь, какую вели мы», прежде чем догадался о перестановке и в смущении умолк. Но затем он снова взял себя в руки, спокойно отыскал в памяти правильный ответ, как учили жены его дяди, и начал сызнова.

— «Есть три причины, по которым мы не можем использовать Чуждую Науку, — принялся декламировать Эрик, подняв руку со сложенными мизинцем и большим пальцем. — Чуждая Наука является нечеловеческой, противочеловеческой и античеловеческой. Во-первых, поскольку она не человеческая, — он согнул указательный палец, — мы не можем пользоваться ею, ибо мы не в состоянии ее понять. Так как она противочеловеческая, даже если мы узнаем ее, то не захотим использовать ее. И раз она античеловеческая и может быть использована лишь для нанесения вреда Человечеству, мы не сможем ею пользоваться до тех пор, пока сами остаемся людьми. Чуждая Наука во всех смыслах противоположна Науке Предков: в то время как первая отвратительна — вторая прекрасна, первая вредна — вторая полезна. И после смерти Чуждая Наука перенесет нас не в мир наших предков, но в другой мир — полный Чудовищ».

В целом все шло прекрасно, если не считать западни, в которую он едва не угодил. Но Эрик никак не мог забыть о разговоре со своим дядей, и в то время, как язык его произносил знакомые слова и выражения, рассудок продолжал недоумевать, каким образом согласуется то и другое. Его дядя оказался приверженцем Чуждой Науки, и, если верить ему, родители Эрика тоже ее исповедовали. Сделала ли она их нелюдями?

Эрик хорошо знал, что от него требует долг: в этот самый момент он обязан был бы рассказать Человечеству о страшной тайне своего дяди.

Но все это представлялось слишком сложным для него — человека с таким незначительным жизненным опытом.

Когда Эрик завершил произнесение многословного катехизиса, Рита-Летописица сказала:

— Это то, что ты говоришь о Науке Наших Предков. Теперь посмотрим, что говорит Наука Наших Предков о тебе.

Она сделала знак рукой, не поворачиваясь, и две девушки-послушницы вытащили огромный кинопроектор, являвшийся средоточием религиозной жизни племени. Скромно и в то же время ободряюще улыбаясь Эрику-Одиночке, они отступили назад.

Он знал, что эти улыбки значат не больше, чем простое пожелание удачи, но и это говорило о многом. Это означало, что он находится гораздо ближе к тому, чтобы стать полноправным членом общества, чем они. Это означало, что, с точки зрения непредвзятых и незаинтересованных наблюдателей, его испытание действительно проходит успешно.

«Одиночка! — с яростью подумал он про себя. — Я им покажу, на что способен одиночка!»

Рита-Летописица повернула ручку на. крышке прибора, и он зажужжал. Она воздела руки вверх, развела их в стороны, и все — воины, женщины, дети, копьеносцы, послушницы, даже вождь — склонили головы.