Роберт Шекли: Библиотека современной фантастики. Том 16. Роберт Шекли

После войны первым крупным произведением, которое показало неправомерность сведения фантастики к научному изобретательству и раскрыло иные, социально более значительные и содержательные возможности этого жанра, стала «Туманность Андромеды» И.Ефремова. В этом непреходящая заслуга автора и секрет общепризнанной популярности его книги. То был уже тип крупномасштабной социальной фантастики, ставящей широкие, глобальные проблемы, где фантастичность распространялась не только на те или иные элементы общества, а на само общество в целом. Здесь вопрос о научности, о мере правдоподобия не сводился к возможной логике научно-технического прогресса. Обсуждению подлежала уже картина в целом, само социальное бытие, а не отдельная его деталь.

Разумеется, ничто не мешает рассматривать картину будущего, нарисованного Ефремовым, в традиционном аспекте — кок научное предвидение грядущего развития общества. Несомненно также, что будущее в изображении автора «Туманности Андромеды» может быть подкреплено некоторыми общими соображениями современной науки об обществе. Однако описывалось столь далекое время, что перед автором никак не стояла задача вывести это будущее из современного состояния общества. Пафос книги был в другом. Главной стала тема Человека в космическом мире, его встреча с Непознаваемым, тема неограниченных творческих возможностей людей и галактической солидарности разумных существ.

Такова примечательная особенность современной фантастической литературы: ее причудливые сюжеты, невероятные события, совершающиеся в бесконечно дальних мирах, скрывают глубокие философские раздумья о месте человека во вселенной. И такой широкий угол зрения, когда жизнь на Земле выступает как момент, этап в вечном круговращении материи, позволяет е совершенно неожиданных направлениях посмотреть на смысл существования человечества, как-то «со стороны» оценить привычные наивно-аптропоцеитристские представления, представить себе возможное многообразие форм жизни в космосе.

Недавно западные экраны обошел фильм, сделанный по роману А.Кларка. Он повествует о космической одиссее в 2001 году. Здесь нет возможности подробно говорить о нем. Стоит отметить лишь одну деталь, которая дает ключ к пониманию идейного пафоса картины. Показывается ли жизнь обезьян, только что берущих в руки орудия, или космические экспедиции людей, в кадре появляется черный обелиск как олицетворение таинственных сил, которые всегда будут подстерегать человечество и дразнить своей неподвластностью. На пути к Юпитеру герой гибнет, и, когда он умирает вторично (критики в этом эпизоде, наверное, углядят дань мистике, и формально они будут правы), перед ним снова возникает таинственный обелиск. И тогда зрители видят пульсирующий человеческий эмбрион, показанный крупным планом, — символ вечного обновления жизни, образ ее неувядаемой юности.

Несколько в ином — в социально-критическом — плане современную тенденцию фантастики выразили братья Стругацкие. Наиболее характерной в этом отношении является их книга «Трудно быть богом», которая, согласно опросу, является самым популярным фантастическим произведением в нашей стране. Было бы противоестественно усматривать ее замысел в том, чтобы с максимальной достоверностью показать возможную встречу людей с инопланетными разумными существами. Все социологические уродства, которые застают герои повести, предстают перед читателем как условный фон, позволяющий рельефнее выявить конкретные, земные уродства, понять отталкивающую сущность фашистских режимов. Ценность и общественная значимость книги определяется тем, насколько глубоко в заведомо фантастических картинах выражены реальные, вполне земные проблемы.

Ничего особо нового в таком приеме, разумеется, нет. Сатирическая литература давно и успешно пользуется методом гротеска, преувеличения, фантазии. Конечно, никто не считает Евг. Шварца научным фантастом, но, если бы он в своих пьесах намекнул на некие «технические» открытия, позволившие ему создать свои сюжеты, он немногим отличался бы от научного фантаста по современным стандартам.

Все это позволяет нам сделать один существенный вывод. Термин «научность» в применении к литературе имеет далеко не буквальный смысл. Функцию искусства нельзя свести к познанию мира (хотя оно включает в себя познавательные моменты), художественные произведения неправомерно интерпретировать в чисто гносеологическом плане, в категориях «истинности» или «ложности», применимых в сфере научного познания. У литературы есть свои собственные критерии, позволяющие отделять талантливые произведения от идейно-амбициозной халтуры.