Олег Дивов - Лучший экипаж Солнечной

Худшего подарка он Рабиновичу сделать не мог. Теперь полицейский должен был каким-то образом принять решение, причем всю ответственность за него взвалить на себя. Борясь с желанием отдать письмо Рашена психоаналитику, Рабинович принял таблетку от головной боли и вывел на монитор сопровождающую текст картинку.

Внимательно просмотрев ее, он принял еще две таблетки. Потом отправился в медпункт и реквизировал у доктора недельный запас спирта. На следующий день Рабиновичу было очень плохо, и эскадра наконец-то смогла от него отдохнуть. А еще днем позже он вызвал на флагман всех старших офицеров эскадры и показал им запись, на которой огромные блестящие загогулины чужих кораблей гонялись за маленьким земным скаутом.

Когда в кают-компании утихли изумленные возгласы, Рабинович поднял ладонь, призывая людей к порядку, и произнес характерную для него речь, короткую и безапелляционную.

– Эта долбаная запись, мать ее так, подлинная, – сказал вице-адмирал. – Работал Абрам Файн, опытный старый хрен, вы его, бля, знаете. Алекса Успенского, чтоб ему провалиться, вы тоже знаете. Никакой он, трам-тарарам, не псих. Нормальный русский, мать его так. Говорит, с красножопыми его подставили. Замечательно. Пусть эти… (набор эпитетов продолжительностью в минуту) гражданские подставляют кого угодно, сто херов им в рот и якорь в жопу! Главное, чтобы не подставили нас. А хотели… (еще минута раздумий вслух). Воевать с этой трахучей группой F занятие для умственно отсталых, я так считаю, чтоб меня… Понятное дело, никто здесь группы F, трам-тарарам, не боится, мы ее вздрючим, трам-тарарам. Если понадобится, эти военные у нас будут сосать, пока не подавятся. Но сколько при этом они побьют нашей гребаной посуды, страшно подумать, трам-тарарам. Я таких гнилых раскладов не хочу. Похоже, и Алекс, мать его, тоже этого не хочет. Он старый и умный русский мудак. Предлагает разойтись, бля, по-хорошему. Так что в сложившихся педерастических обстоятельствах беру всю ответственность на себя. А вы, такие-разэтакие… (несколько минут задушевного рассказа об особенностях интимной жизни подчиненных). Да, о чем это я?

– Вы сказали, что берете ответственность на себя, господин вице-адмирал, сэр! – напомнил заместитель Рабиновича.

– А кто еще здесь на такое способен, ты, что ли? – осведомился Рабинович, но ни одного крепкого слова к вопросу не присовокупил. Как хороший командир, он никогда не ругал своего офицера персонально, когда рядом были младшие по званию. Хотя при этом не стеснялся материть всю свою эскадру оптом. – Так вот, негодяи! – заключил он. – Приказываю всем быстро рассосаться отсюда на хер и носа блядского не казать, пока я не разрешу. Может, Алекс и не врет, мать его, а может, тут какая-то засада. Короче, план расстановки наших вонючих сил получите у начштаба. После чего встанете по своим долбаным местам и будете тихо стоять. Занимаем, мать ее, сферическую оборону. Я в центре жду Алекса, он, зараза, должен подойти на двух кораблях. Но если он, паскуда, задумал кинуть нам подлянку, так хоть вы, трам-тарарам, живы останетесь. Всякие детали, подробности и прочие гребаные координаты вам сообщат. Вот так-то, мать-перемать и все такое. Жду ваших сраных вопросов, на хер!

– А как же насчет чужих, сэр? – спросил кто-то не в меру любопытный. – В смысле – что мы с ними будем делать.

Вице-адмирал испепелил непонятливого офицера взглядом, крякнул и с надеждой посмотрел на заместителя.

– Мы ничего не будем делать с чужими, – спокойно объяснил заместитель. – Это задача армии. Поскольку от армии на сегодня не осталось… – он слегка замялся, – почти ничего…

– Короче, нам этот русский траходактель со своей трахучей бригадой нужен живой и невредимый! – заключил Рабинович. – И это ваше мудацкое счастье, что он не псих и хочет по-прежнему делать свою долбаную работу! Потому что, мать-перемать, если бы против чужих выставили вас, трам-тарарам, мне даже страшно представить… (и так далее). Короче, если с Алексом все нормально, мы его должны в жопу поцеловать и не поморщиться!

– Вот именно, – поддакнул заместитель. – Именно это я и хотел сказать.

– Включить позиционные огни, – приказал Рашен.

«Гордон» и «Тушканчик», бестелесные черные пятна на черном фоне, вдруг превратились в две новогодние елки.

Полицейская эскадра, на экранах которой неожиданно соткались из ничего два корабля, дружно охнула.

– Твою мать! – взвизгнул Рабинович, подпрыгивая в кресле.