— Объяснение гибели «Кондора» кроется в нем самом, — заявил он, оглядев всех своими глазами дальнозоркой птицы. — То есть оно там, но мы никак не можем его найти. Хаос в каютах, нетронутые запасы, положение и размещение трупов, повреждения аппаратуры — все это что-то должно значить.
— Если вам больше нечего сказать… — бросил разочарованно Гаарб.
— Минуточку. Мы блуждаем в темноте. Нужно искать какую-то дорогу. Пока мы знаем очень немного. У меня сложилось впечатление, что кое о чем, увиденном нами на «Кондоре», мы просто боимся вспоминать. Поэтому с таким упрямством возвращаемся к гипотезе отравления и вызванного им массового помешательства. В наших собственных интересах — и во имя погибших — мы должны предельно откровенно рассмотреть все факты. Прошу, вернее вношу категорическое предложение: каждый из вас должен рассказать то, что больше всего потрясло его на «Кондоре». Чего, возможно, не сказал никому. О чем подумал, что это нужно забыть.
Сарнер сел. Рохан, после короткой внутренней борьбы, рассказал о кусках мыла, которые он нашел в ванной.
Потом встал Гралев. Под кипами разодранных карт и книг в помещениях было полно высохших экскрементов.
Кто-то рассказал о банке консервов, на которой остались следы зубов. Словно металл пытались разгрызть. Гаарба больше всего поразила мазня в бортовом журнале и упоминание о «мушках». Он не остановился на этом и продолжал:
— Предположим, что из трещины в «городе» вырвалась волна газов и ветер принес ее к кораблю. Если в результате неосторожности люк был открыт…
— Открыт был только наружный люк, коллега Гаарб. Об этом свидетельствует песок в шлюзе. Внутренний был закрыт.
— Его могли закрыть потом, когда уже начали ощущать отравляющее действие газа…
— Такое невозможно, Гаарб. Внутренний люк открыть нельзя, пока открыт наружный. Они открываются только поочередно, это защита от любой неосторожности или беспечности.
— Но одно для меня несомненно, — это произошло внезапно. Массовое помешательство, — я уж не говорю о том, что случаи психоза иногда бывают во время полета, в пустоте, но никогда на планетах, да еще через несколько часов после посадки, — массовое помешательство, охватившее весь экипаж, могло быть только результатом отравления…
— А может быть, они впали в детство, — заметил Сарнер.
— Как? Что вы сказали? — ошеломленно воскликнул Гаарб. — Это… шутка?..
— Наше положение не располагает к шуткам. Я сказал о том, что они впали в детство, потому что никто об этом не говорит. Но все это — каракули в бортжурнале, разодранные звездные атласы, с трудом нарисованные буквы, вы ведь видели их…
— Но что это значит? — спросил Нигрен. — Это что, повашему, болезнь?
— Нет. Ведь такой болезни не существует, не правда ли, доктор?
— Наверняка нет.
Снова стало тихо. Астрогатор колебался.
— Это может нас увести в ложном направлении. Результаты некротических прослушиваний всегда неточны. Но сейчас… Не знаю, можно ли запутаться еще больше. Доктор Сакс…
Нейрофизиолог рассказал об изображении, обнаруженном в мозгу человека, замерзшего в гибернаторе, а также о слогах, которые остались в его слуховой памяти. Это вызвало настоящую бурю вопросов, под их перекрестный огонь попал даже Рохан, как один из участников эксперимента. Но решить ничего не удалось.
— Пятнышки на изображении ассоциируются с «мушками»… — сказал Гаарб. — Минутку. А может, причины смерти были различны? Скажем, на экипаж напали какие-то ядовитые насекомые — в конце концов не так легко обнаружить следы маленького укуса на мумифицированной коже. А тот, найденный в гибернаторе, просто пытался спрятаться от насекомых, чтобы избежать судьбы своих товарищей… и замерз.
— Но почему перед смертью у него возникла амнезия?
— То есть потеря памяти, так? А это точно установлено?
— Настолько, насколько вообще точны некротические исследования.
— Ну а что вы скажете по поводу гипотезы о насекомых?
— Пусть по этому вопросу выскажется Лауда. Главный палеобиолог экспедиции встал, ожидая, пока все утихнут.
— Не случайно мы вообще не говорили о так называемых «мушках», — сказал он. — Каждый, кто хоть немного ориентируется в биологии, знает, что никакие организмы не могут существовать вне определенного биотопа, то есть доминирующего комплекса, который определяется средой и живущими в ней видами. Это справедливо для всего исследованного космоса. Жизнь либо создает огромное различие форм, либо не возникает вообще. Насекомые не могли появиться без одновременного развития растений, других организмов, беспозвоночных и так далее. Не буду излагать вам общей теории эволюции, думаю, будет достаточно, если я заверю вас, что это невозможно. Здесь нет ни ядовитых мух, ни других членистоногих, как насекомых, так и паукообразных. Нет также никаких родственных им форм.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу