Владимир Сухомлинов: Пастух и девушка

Однажды на пороге лета, когда ночи еще прохладны, а росы жгучи, он долго не мог заснуть в своем шалаше над землей. Все ворочался под теплой и мягкой овчинкой, еще дедовой, а перед глазами его ясно раскрывалась какая-то далекая планета, маленькая, как четвертинка земного шара, который он часто видел в своих мыслях весь от края до края — со всеми его океанами и материками, горами и реками, пустынями и саваннами, со всеми его разноязычными людьми, которые протягивают друг другу руки и никак не могут дотянуться.

Так вот, на той неведомой маленькой планете текли прямо, точно по земным меридианам, серебристые, как слюда, реки, кроны деревьев в густых богатых лесах были синими, как небо над Землей, а трава вымахивала оранжевая, точно кожура привычных землянам апельсинов. Цветы же вырастали огромные, как арбузы, с лепестками, которые переливались всеми цветами земной радуги с немыслимым множеством оттенков. Их запах был крепок и терпок, как ни у одного из имевшихся на земле благовоний. Если бы тебя или меня направили на планету-малютку, мы бы при встрече с этими цветами обязательно расчихались…

Были там и города. Дома в них строились круглыми и разноцветными, и сверху могло показаться, что на сине-оранжевую эту землю просто опустились после какой-то праздничной спортивной манифестации десятки, сотни преогромных воздушных шаров. Эти города были легки и праздничны на вид, а по их улицам сновали белые машины, которые питались энергией светила, похожего на знакомое всем солнце. Машины двигались бесшумно, не касаясь дороги, а при желании могли подняться высоко вверх, к облакам, или, оказавшись на берегу слюдяной реки, запросто переплыть ее под водой.

Но какие же, какие же там, на маленькой этой планете, жители?

Стихи и образы обычно рождались у пастуха легко, словно выдох. А сейчас он никак не мог увидеть людей маленькой планеты; вернее, он даже почему-то боялся увидеть их…

Пастух проснулся от чьего-то легкого прикосновения. Он открыл глаза и различил перед собой лицо красивой большеглазой девушки. В звездном ночном мерцании оно показалось ему серебристым, и тут же он вдруг заметил, что на лбу девушки золотится крошечная, но яркая звездочка. Такая же красивая, только, конечно, гораздо крупнее, неожиданно подумал он, есть у его буренки Машки.

Кто это? Может быть, это сон?

У девушки гладкие черные волосы на прямой пробор, на ней голубоватый, облегающий стройную фигуру костюм.

— Ты ведь здешний пастух? — спросила она пастуха, не пошевельнув губами. Только звездочка на лбу, кажется, загорелась в этот миг чуть ярче.

Нет, это не сон.

— Да, — сказал он, — я здешний пастух.

И он выбрался из-под овчины, поеживаясь от предрассветной прохлады. Нехорошо все-таки привечать гостью лежа в постели.

— Наверное, ты издалека? — спросил он.

— Да, — ответила она, и звездочка снова подмигнула ему.

— Может быть, ты хочешь подкрепиться? У меня есть молоко.

— Хорошо бы, — ответила девушка с удивлением.

Пастух привстал и достал из-под крыши кринку с молоком.

— Холодноватое, правда. Но, знаешь, свежее, с вечерней дойки. Ты не боишься простудить горло?

— Простудить горло? — переспросила она, и звездочка, мигнув непониманием, тотчас погасла, а затем мигнула опять, уже как-то весело: Нет, не боюсь.

Она взяла кринку в руки, которые были такими же серебристыми, как и лицо. Она сделала несколько глотков, потом отвела кринку ото рта.

— Это очень вкусно. Спасибо.

— Чего же ты так мало? — удивился он. — Пей на здоровье. Чего-чего, а молока у меня хватает.

Девушка сделала еще несколько глотков.

— Молоко, — сказала она. — Вкусно.

— Может быть, ты хочешь погулять? Хотя еще рано…

— Нет, не рано, — возразила она. — Пойдем.

Он спустил вниз лестничку, удивившись вдруг тому, как же гостья поднялась к нему наверх.

Они — сначала он, а потом она — слезли на землю. Когда она делала последний шаг с лестницы, он подал ей руку. Серебристая ладонь девушки была теплой, гладкой, почти невесомой.

Приближался рассвет, но сквозь прозрачные кроны берез проглядывало еще темное ночное небо с множеством медленно, незаметно тающих звезд.

Девушка шла такой легкой походкой, что могло показаться, будто она не касается земли, не задевает ни единой травинки.

— Вот мои березы, — рассказывал он. — Не смотри, что все они похожи друг на дружку. Это только снаружи — прямые и белые. А так… Вот эта, видишь, высокая, худенькая, а соку по весне дает — только банки успевай подставлять. И сок сладкий, душистый. Пьешь — не напьешься. А эта, видишь, толстушка… Кажется, бочку сока накачать можно. Куда там! По капле цедит. Куркулиха зову ее. Обижается. А норова не меняет. Каждый год — по капле да по капле. И сок тяжеловатый, с горчинкой.