Мишель Гримо: Люди моря

– Соблаговолите проследовать за агентами Службы безопасности… и давайте без эксцессов! Они получили приказ уничтожить вас при всякой попытке с вашей стороны учинить скандал…

Экран погас. Один из агентов позвал с порога кабинета:

– Светлейший! Не соблаговолите ли последовать за нами!

И только тогда он заметил, что у агента на груди висит атомный пистолет. Пожав плечами патриций подчинился столь неожиданно любезному приказу.

Дальше промелькнуло все в одно мгновенье: вертолет Безопасности отнес его и двух его ангелов-хранителей в сектор электронного мозга города, затем его направили в отдел «Личное дело». Там сам генеральный директор Службы безопасности произвел экзекуцию: одна перфокарта, несколько нажатий клавиши и конец!

– Итак, вы больше не существуете, ваш номер стерт в памяти компьютера. Через три дня ваше имя будет стерто в памяти всех ЭВМ системы города. 700-01-003 умер… А собственно он и не существовал: от него и следа не останется. Можете трогаться в путь, кочевник!

Глиссер доставил его в пустыню, и тут же отправился обратно. Отца он так и не видел.

Девушка глубоко и с наслаждением вдохнула воздух. Прекрасен воздух простора и свободы! Постояв немного без движения, она пошла. Легкая городская одежда мало подходила в пустыне, особенно ночью. Но ждать нечего, надо идти. Впереди у Цилы было четыре-пять часов, пока не найдут соплеменники. И она двинулась широким, ритмичным шагом, привычным для кочевого народа.

Было уже светло, когда она заметила круг, составленный кибитками. И одна из них – высокая, красная – заставила ее сердце бешено заколотиться. Мир, который она покинула так недавно и который, казалось, она уже потеряла навсегда, снова принадлежал ей – и он был самым прекрасным из всех миров! Часовой уже заметил ее. Несколько мгновений спустя навстречу ей уже галопом мчались всадники. Цила устремилась им навстречу, протягивая руки.

Изгнанник двинулся в путь по пустыне, не оглядываясь на купола, оставшиеся позади. Посягнуть на его жизнь не посмели, но предоставили умирать медленной ужасной смертью! Инстинктивно он двинулся на юго-запад. Может быть, там отыщется девушка – та самая, ни имени, ни близких которой он не знал, отыщется и спасет…

Не разобравшись еще до конца во всем, он все-таки не испытывал ни малейшего разочарования. Да разве можно сожалеть о первом и единственном в жизни свободном поступке! Только в одном можно было упрекнуть себя – разве можно было быть столь самонадеянным, считая себя выше всех; чего ради надо было возвращаться в город после содеянного!

«Ясное дело – мне не хватает сообразительности, да и воображение тоже не очень», – подумал он, не замечая, что несколько часов неподчинения в определенной степени изменили его систему ценностей.

Никогда до сего дня ему не приходилось ходить пешком. Скоро усталые ноги совсем ему отказали. Опухшие ступни покрылись ссадинами и волдырями. Обескураженный, он бессильно повалился на землю. Что за безумие надеяться вот так вот встретиться с кочевниками! Ни малейших признаков, которые бы говорили об их близости… Да раньше подохнешь, чем увидишь хоть одного кочевщика! Уже начинала мучить жажда… И чем больше времени пройдет, тем нестерпимее она будет становиться.

Упав без сил на ложе из камня, он уже походил скорее на труп с застывшим остекленелым взглядом, из-за которого придется ссориться одичавшим собакам. В ужасе он прогнал от себя этот навязчивый образ. Так хочется жить! Необходимо продолжать идти, пока хватит сил, идти, пока не угаснет последняя искра надежды. И он – бывший длинный набор цифр, человек без имени – поднял голову, ощущая новый прилив энергии. Сбросил ботинки и, разрезав на лоскуты тунику, кое-как привязал израненные в кровь ноги. Снова обулся и выпрямился. Первые шаги вызвали судороги на побледневшем лице, но он пошел…

Двигался он уже несколько часов подряд без остановки. Поднимался и опускался по каменистым склонам холмов и всею душой ненавидел этот голый, пустынный край, вынуждавший его стискивать зубы от боли при каждом неверном шаге. Резкий отблеск каменистых поверхностей слепил глаза, уже и без того покрасневшие от пыли и ветра. Непонятно, почему вдруг начался ветер, который все усиливался, и солнце вдруг неожиданно быстро, точно провалившись в яму, скрылось за горизонтом. И сразу наступила непроглядная тьма, которая наравне с усталостью вынудила молодого человека вновь замедлить ход. Ног он уже не ощущал. Только жгучая, горькая невыносимая жажда вздувала горло и превращала язык, распухший и непослушный, в нечто похожее на язык колокола…