Юрий Петухов - Бойня

— Премного благодарен! — почти заорал на всю машину Бага Скорпион. Так, что Дюк с Громбылой с перепугу проснулись.

Машину трясло, бросало из стороны в сторону. Но Гурыня ходу не сбавлял.

Орали, входя все в больший раж, притопывая ногами в такт, размахивая руками. И громче всех орал Хреноредьев.

Пак с Бубой Чокнутым подхватывали лужеными глотками, с залихватским прикриком, с лихим посвистом:

Инвалид выводил чисто, высоко, по-соловьиному. А подхватывал со всеми вместе — басисто и разухабисто. Получалось, откровенно говоря, здорово. Знали бы раньше в поселке про такие таланты, быть бы там своему хору. Может, и совсем иначе бы пошли тогда дела.

Буба Чокнутый старался перекричать всех. А то, понимаешь, забыли, что он самый главный! что он избранник народный! Хотя все — и присутствующие и отсутствующие — хорошо помнили, что избрал-то Буба себя сам. Но он избрал, он и внушил себе идею народного избранничества, он и уверовался в ней глубоко-глубоко, так, что не разуверишь. А стало быть, во всем надо было первым выходить.

Пак понимал, что Чокнутого снова заносит. Но так хорошо шагалось, что он не мешал творческой инициативе певцов пускай выкричатся вволю, пускай выложат все заветные думы, страдания! Тогда, может, и впрямь — пробьются они, выйдут и к народу, и на простор, и вообще забрезжит наконец хоть что-то светлое впереди. Сколько же можно в потемках шагать, не зная, куда и зачем?!

Но сам Пак выводил свое, — нутряное:

Таким образом они отмерили ровно двенадцать километров. И после этого прошли еще немного. До того самого места, где в трубе зияла огромная дырища, ведущая не в соседнюю трубу, а в сужающуюся земляную нору. В темнотище не было видно толком, что это за нора, куда ведет. Может, здесь вообще было гиблое место.

— Надо вернуться, едрена вошь, и выбраться по лесенке, предложил Хреноредьев.

— Ты уже выбирался, — напомнил ему Пак.

— Да-а? — удивился инвалид. — Вот, едреный склероз! А куды ж тогда?!

— Куды, куды! — взбеленился Буба. — Туды, Салбесина! — и указал в сторону норы. — Куды ж еще, недоумок хренов!

Пак сразу же втиснулся между спорщиками, И вовремя — инвалид тут же остыл.

— Вот ты и лезь первым! — сказал он Бубе торжествующе.

— А я везде первый! — заявил Чокнутый высокомерно.

И полез в нору.

Пак с Хреноредьевым обождали минуты три. Вроде бы все было тихо и спокойно. Тогда они тоже приблизились к входу в нору. Хреноредьев тихо позвал:

— Буба, едреный избранник, ты где есть-то?!

— Проходите, проходите, сотоварищи! — отозвался Буба казенно. — Не задерживайтесь!

Пак пошел в нору. Хреноредьев за ним.

После железного пола было приятно пройтись по сыроватой и мягкой земле, перемешанной с глиной — ноги отдыхали, да и в позвоночник каждый шаг не отдавал.

Избранника догнали, когда он застыл над черным, матово поблескивающим зеркалом.

Буба присел на корточки, сунул палец в зеркало.

— Вода! — сказал он многозначительно.

— Точно, — согласился Пак. — Это подземный ручей. А может, и целая река.

— В реку я не полезу! — заявил Хреноредьев. — У мене комплекция неадыкватная!

— Какая-какая?! — у Бубы шары на лоб полезли.

— Неа-дык-вадт-ная, — повторил инвалид с ученым видом.

— Не понял, — задумчиво протянул Буба.

— А тебе, дураку, и не понять, едрит тебя через ручей!

Пак пресек разногласия.

— Ну и не лезь, раз ты такой! — заявил он Хреноредьеву. Без тебя обойдемся.

Он зашел в воду по колено.

— Тепленькая!

Буба понимал все по-своему. Он отошел шагов на двадцать, разбежался, что было мочи, и прыгнул в воду вниз головой. Так и застрял, размахивая длиякими костлявыми ногами — дно ручья было вязким и илистым, оно всосало в себя и руки Чокнутого, и его башку.

Паку пришлось возвращаться. Вдвоем с Хреноредьевым они выдернули Бубу, поставили его как положено, головой вверх. Первым делом, еле отдышавшись, Буба сказал: