Михаил Грешнов - Сны над Байкалом (сборник)

От Ветрова Павла Никаноровича. В двери, на выходе из филармонии. Вот и сравни: дверь и «Сезам, откройся!». Ветров? Недаром он познакомил меня с Гараем.

И вот сегодня настоящие чудеса. Я участник чудес. Захватывает? Дух захватывает!..

И все-таки филармония, сцена! Боже мой!.. Все у меня в жизни улеглось, устоялось. Как же можно ломать? Смотрю на Гарая, на его спокойное, уверенное лицо. Человек живет по другим законам, не клавиши у него под руками, не партитура. Даже «Катюшу» он не споет правильно. Но ведь как сказано: «Может быть, науку назовут геомузыкой…» Генрих Артемьевич призывает меня эту науку создать. Что же меня удерживает? Обед в ресторане? Я глотаю слюну. Не потому, что вспомнил обед в ресторане, слюна у меня горькая, как полынь.

И дыхание жесткое. И сердце колотится о ребра, вот вот выскочит.

Гарай продолжает говорить о путях к новой науке.

Я смотрю на него: не агитируйте, я решил, я согласен! Бог с ней, с филармонией, с прожекторами. И с дирижером — пусть размахивает руками…

А Гарай спрашивает:

— Согласны, Яков Андреевич?

Молча, памятуя о том, что спелеологи народ сметливый, подаю ему руку.

Так же молча, с видимым одобрением Генрих Артемьевич принимает руку.

А я отрываю от себя все прошлое.

Электронный педагог был корректен с ребятами и мягок, как родной дядюшка. Восьмилетним малышам он говорил «вы», смотрел сквозь пальцы на шумок в экзаменационной комнате. Его интересовал только экзаменующийся, из всех голосов он улавливал лишь его голос и оценивал полноту и емкость ответа, сверяя знания ученика со сведениями, вложенными в блоки его механической памяти. Не то чтобы он любил детей, и не то чтобы дети его любили, но он был объективен и вежлив. Этого было достаточно, чтобы между ним и экзаменующимся установился контакт. Непродолжительный но вполне достаточный, чтобы выслушать ученика и высказать мнение о его знаниях.

Шел экзамен по космографии.

— Шахруддинов Элам! — вызвал экзаменатор.

— Я! — отозвался черноглазый, черноголовый мальчик.

— У вас четвертый билет…

— «Открытие Милены и первый контакт с инопланетной цивилизацией», — прочитал экзаменующийся.

— Вы готовы к ответу?

— Готов.

— Будьте добры… — Блестящий никелем и пластиком ящик был воплощением вежливости.

Элам садится в детское кресло, на секунду закрывает глаза, припоминая, с чего начать, и говорит, обращаясь к подмигивающим индикаторам:

— Открытие Милены. Рассказ очевидца.

— Не так громко, Элам. Я вас прекрасно слышу, предупреждает электронный экзаменатор.

— Хорошо, — соглашается черноглазый мальчик.

И начинает рассказ.

В атмосфере планеты кислорода было двадцать че тыре процента, но капитан «Радуги» Сергей Петрович Попов не разрешал выходить без скафандров. Капитану подчинялись безропотно, на то он и капитан. Ругали Женьку Бурмистрова, микробиолога. По общему мнению, виновником нелепости был Женька: солнце, воздух, вода, а люди ходили в скафандрах, как на Луне.

— Ну друг… — выговаривали ему, даже тискали где-нибудь в коридоре.

Друг был невозмутим и если отвечал, то одним резким, как удар бича, словом:

— Вирус…

Планета состояла из суши, океана и атмосферы. Суша была абсолютно голой — ни кустика, ни травинки. Океан, наоборот, набит водорослями, как Саргассово море. Водоросли поставляли кислород в атмосферу.

В вышине плыли такие же, как на Земле, облака, и грозы были такими, как на Земле. А реки и озера другими: безжизненными. Водоросли в озерах и реках не приживались — вода в них была слишком пресной. Зато океан по засоленности превышал все, что людям было известно, — пластиковые детали выталкивал точно пробку. Но водоросли к нему приспособились. Больше в океане ничего не было: ни рыб, ни моллюсков.

В целом планета была красивой: желтая суша, синезеленый океан, бирюзовые реки. По предложению Хосты Тройчева планету назвали Миленой. Название всем понравилось.

А в воздухе Женька Бурмистров обнаружил вирус, вторую неделю исследует его, и вторую неделю мы не выходим из «Радуги» без скафандров. После четырех лет полета добраться до Земли с ветром, грозами, реками и не окунуть голой руки в воду — с ума можно сойти!

— Вирус… — предупреждает Женька.

— Что же ты с ним возишься? — тормошили его.

Женька возился не зря. Чем больше возился, тем больше росло его недоумение.