Дэвид Зинделл - Экстр

Рядом со стеклянным сосудом, где хранилась голубая роза, священная реликвия Архитекторов Эволюционной Церкви Эде, Данло обнаружил стенд с дюжиной флейт и шакухачи, и вспомнил, что Николос Дару Эде был выдающимся флейтистом.

Улыбнувшись при мысли о совершаемом им святотатстве, Данло взял одну из флейт и прошел с ней через портал, соединяющий медитационный зал с контактным. Он надеялся, что святая святых храма окажется не столь заставленной и ее акустика будет более благоприятной для игры на флейте.

Прямо перед собой Данло увидел алтарь, покрытый белым ковром. Здесь, как и в известных своей строгостью церквях Утрадеса, на алтаре находился один-единственный предмет: точная копия вечного компьютера Эде, черный куб на зеркальной хромовой подставке. Вокруг алтаря на блестящем полу располагались аккуратными рядами сотни молитвенных матов. На каждом из них, точно посередине, поблескивал контактный шлем. Казалось, что здесь вот-вот начнется богослужение: Архитекторы в своих блистающих кимоно войдут в зал, преклонят колени на матах, возложат на себя хромированные шлемы и подключатся к вечному компьютеру на алтаре. Но в этом заброшенном храме не было Архитекторов — был только Данло ви Соли Рингесс, собиравшийся сыграть на своей новой флейте в знак своего вечного поклонения человеческой душе.

Он уже приложил мундштук к губам, когда заметил слева от себя мерцание разноцветных огней. Там, у другой двери контактного зала, стоял так называемый образник, прибор, с помощью которого Архитекторы Старой Церкви могут наблюдать чудо преображения Эде-Человека в Эде-Бога. Образники, по виду черные шкатулочки, проецировали голографические изображения Эде и одновременно исполняли функции священных личных компьютеров. Многие Архитекторы носили их с собой повсюду. Данло вспомнил, что они могут также генерировать и принимать радиосигналы в целях внутри планетной связи. Возможно, этот образник и был источником сигнала, приведшим Данло на эту Землю, — кроме того, только он один из всей храмовой кибернетики был, очевидно, включен.

Данло подошел, чтобы рассмотреть его поближе.

В пыльном воздухе над черной коробочкой, усеянной сотнями электронных глаз, похожих на фасеточные глаза насекомого, ему явился Николос Дару Эде — довольно верный портрет самого знаменитого человека в истории человечества. Эде в своей первой жизни был невелик ростом, и голограмма вследствие ограниченных возможностей образника делала его еще меньше. Светящийся в воздухе, почти прозрачный Эде насчитывал не более фута от носков голубых шелковых туфель до алмазной кибершапочки на голове. При всем при том он, как и при жизни, полностью подчинял себе окружающее пространство, преобразуя его в нечто большее, чем обыкновенное пространство. Назначение всех образников состояло именно в этом: показать Эде-Человека как личность, способную преодолеть пространство, материю и время.

Данло находил иногда удовольствие в том, чтобы копировать обряды различных религий, и сейчас он тоже поклонился образу человека, жившего около трех тысяч лет назад, и подошел к нему еще ближе, желая изучить получше этот знакомый лик. Голограмма отвернулась, как бы заглядывая в медитационный зал — или, скорее, взирая на свой храм сверху, как и подобает творцу. Став к нему лицом, Данло, пожалуй, мог бы посмотреть ему в глаза, почти как реальному человеку.

Улучшенные модели образников, снабженные электронным зрением и слухом, могли получать информацию из непосредственно близкой среды. Такой образник «видел» лица склоняющихся перед ним Архитекторов, «слышал» их голоса и молитвы. Образники Старой Церкви программировали Эде, способного реагировать на слова, мимику, тембр голоса и эмоции отдельного верующего. Архитекторку, ищущую ответа на какую-нибудь жизненную проблему, он одаривал перлами мудрости из Книги Бога, сомневающегося мягко журил, дабы вернуть его на путь истинный, горестному и больному духом являл свой божественный облик: лик его внезапно озарялся внутренним светом и озарял верующего, подобно солнцу. Данло ожидал, что голографический Эде будет вести себя согласно одному из этих почти механических режимов, но оказался не готов к тому, что случилось на самом деле. Эде при его приближении повернул к нему голову, вскинул бровь, улыбнулся с почти ехидным выражением и сказал, глядя прямо на Данло:

— Ди нисти со файенс? Ля нистенеи ито со вахаи.

Данло не знал этого языка — кроме того, он всегда чувствовал себя неловко при диалогах с роботами или компьютерными голограммами. Поэтому он только улыбнулся и промолчал.