Дэвид Зинделл - Экстр

Данло отдал диск достойному Николаосу, и тот унес его, а потом вставил в черный куб одного из вечных компьютеров.

— Ну, вот вы и преобразились, — сказал Чеслав. — Временно, так сказать. В этот самый момент ваш паллатон испытывает нечто чудесное. Каждый компьютер в этом здании связан с каждым из остальных и со всеми вечными компьютерами Таннахилла. Пора и вам испытать эти чудеса, Данло Звездный.

Данло не понравилось, как улыбнулся при этом Чеслав — хранитель оскалил свои кривые желтые зубы, и сознание мрачной необходимости заволокло ему глаза. Данло спросил себя, как может простая компьютерная программа испытывать что бы то ни было, но тут в синих руках Чеслава появился новый шлем. Что, по мнению этого старика, испытает сейчас сам Данло?

— Он создаст для вас симуляцию алам аль-митраля. Могу я надеть его на вас?

— Надевайте, если так надо, — сказал Данло и добавил: — Да.

Чеслав с помощью достойного Николаоса нахлобучил шлем на голову Данло. Тот опять оказался тесноват и сдавил череп, Данло поинтересовался про себя, почему они не подобрали шлем большего размера. Маленькие шлемы для маленьких голов, вспомнил он поговорку одного из своих учителей. Его забавляла мысль, что за тысячелетия ежедневных контактных церемоний и слепого повиновения доктринам Церкви мозги у этих людей скукожились, как деревца бонсай, — впрочем, он знал, что это неправда.

— Теперь, пожалуйста, ложитесь, и мы начнем, — сказал Чеслав.

Данло, с трудом кивнув, снова лег на свою холодную подстилку, прижал флейту к животу, закрыл глаза и стал молиться: Агира, Агира, веди меня.

Он не знал, чего ему ждать от виртуальности, которую создал для него Чеслав Ивионген со своими программистами. Когда-то в детстве дед сказал ему, что от жизни надо ожидать только неожиданностей — это спасает тебя от разочарования. Но у Данло, когда он, затаив дыхание, вошел в кибернетический рай, все же были определенные ожидания. Как ни пытался он воспринять новую виртуальность со всей свежестью ребенка, впервые в жизни играющего на снегу, груз тысячи путешествий из одной сюрреальности в другую давил на него и навязывал свои стереотипы.

Все реальные ощущения — скрипучий голос Чеслава, резкий запах налла, темный блеск компьютерных штабелей — исчезли почти одновременно. Данло открыл глаза в незнакомом пространстве другого мира. Он парил в гуще каких-то темных, тяжелых туч. Вокруг, озаряя пелену, сверкала молния. Пахло озоном, потом и неведомыми ему цветами. Повсюду мелькали разнообразные формы и краски. Пару раз ему показалось, что он видит лица. Призрачно-белые, медные и розовые пятна что-то напоминали ему. То ли это пытались обрести форму знакомые ему образы, то ли какой-то сбой в мастер-программе вечного компьютера дробил все на куски, на световые блики, заставляя эти фрагменты кружиться, как снежинки в метели. Хаотическое мелькание вызвало у Данло тошноту, в животе у него жгло, голова пылала. Он знал, что должен найти в этой круговерти какой-то смысл, и поскорее, — если он этого не сделает, то сойдет с ума. Поэтому он почти сразу начал искать правила и методы движения в этом странном пространстве. Во всех сюрреальностях, где он когда-либо воспроизводился, всегда находились правила, позволяющие проникнуть в структуру явления.

Да, это ошеломляет, думал он, но ведь это нереально.

Однако лиловые хаотические тучи нагоняли на него страх: он боялся, что в этой сюрреальности правил может не оказаться вовсе. По крайней мере таких, которые можно разгадать и обратить в свою пользу. Алам аль-митраль, вспомнил он, создан не ради забавы и не как учебное пособие для преподавания математики мультиплекса. Возможно, он не должен понимать, как двигаться в этом пространстве; возможно, он вообще не должен двигаться.

Ты пришел сюда навестить мертвых — ни для чего больше, сказал он себе.

Ему показалось, что вдали — в десяти футах или в миле от себя — он видит знаменитого Архитектора Мендаи Ивиэрсье, величайшего из Святых Иви, ставшего преемником Костоса Олоруна на заре истории Церкви. Данло хотелось разглядеть этот пухлый розовый лик поближе, но он не мог пошевелить ни руками, ни ногами; шея застыла, точно в параличе, и даже глаза смотрели только вперед. Вскоре, через секунду или миллионную ее долю, лицо Мендаи раскололось на щеки, подбородок, уши, лоб, нос и глаза, а затем эти все еще узнаваемые фрагменты превратились в розовато-серую пыль. Облако пыли разлетелось, точно под действием какой-то страшной внутренней силы, и миллиарды серебристых частиц полетели в ничто, именуемое алам аль-митралем.