Владимир Дрыжак - Ведро лягушек

- Если сделать заготовки заранее - удастся! - Лиегис торжествует.

- А коллаж? Вы умеете делать коллажи? - интересуется Нестеренко.

- Полагаю, что вы, Алексей Иванович, недооцениваете творческий потенциал наших сотрудников. Они и не на то способны!.. Я, разумеется, не имею в виду здесь присутствующих... Вспомните Монну Лизу! Ее лик состряпали всего из шести символов: пробелов, точек, запятых, двоеточий, буквы "Н" и буквы "Ж"! Я был потрясен!

- Монну Лизу мы делали неделю, - произносит Голубин с улыбкой. - А на коллаже, как фрагмент, решение моего этюда.

- Где?!

- Извольте взглянуть.

Все как-то приутихли. Нестеренко дымит во всю мочь, но никто его не подвергнул осуждению. Похоже, что дело принимает серьезный оборот. Молчание нарушает Дорофеев.

- Скажите, Сергей Дмитриевич, когда вы сидели в пультовой, телекамера была включена?

Лебедев резко вскидывает голову, а потом расплывается в улыбке. Кажется они друг друга поняли.

- Да. Но мы ее не включали.

- Так что же вы нам тут головы морочите? - гремит Лиегис. - А вы, товарищ Курицын, сидите здесь - воды в рот набрали! Это ваша телекамера?

- Наша, - лепечет бедный Курицын.

- Почему же вы ее не обесточиваете в конце рабочего дня?

- Я.., я обращу внимание... Больше этого не повторится.

- Безобразие!.. Так вот, товарищ Богомолов, ввод осуществлялся через телекамеру. Они там вместо того, чтобы образы распознавать, занимались моментальной фотографией.

- Вы ошибаетесь, - Голубин протягивает Лиегису рисунок.

- Что?.. Зачем?!

- Посмотрите внимательно. В пультовой стоит только одно устройство ввода изображений и его можно обнаружить на этом рисунке.

- Ну и что?

- Телекамера не может ввести свое собственное изображение.

- Где?.. Ах, ты черт, действительно!

- К тому же ракурс изображения таков, что снимать необходимо было из соседнего зала через капитальную стену, добавляет Павлов.

Ну и ну! Совершенно неожиданно мне приходит в голову, что во всех этих рисунках есть определенная система. Все вместе они совершенно отчетливо показывают, что их быть не должно. А они существуют, и, следовательно, их кто-то сделал. Но кто?

- Это заговор. Диверсия, - убежденно произносит Лиегис. Кто-то нас дурачит.

- Да и притом так ловко, что мы все - взрослые опытные люди, руководители больших коллективов - демонстрируем свою полную некомпетентность, - насмешливо поддакивает Богомолов.

- Ну знаете ли, Денис Давыдович, за такие шутки надо уши обрывать! Констатирую, что с моей подачи заварилась слишком крутая каша. И теперь надо ее как-то расхлебывать.

Кстати, что это там пишет наш уважаемый ученый секретарь?

- Товарищ Моторин, а что вы там пишете?

- Как что? Протокол заседания.

Он что, с ума сошел?

- А вам не пришло в голову, что заседание уже закончилось?

- Но ведь вы не объявили конец.

Лиегис тут же возбуждается.

- Протокол? Вы заносите в протокол все наши бредни? Да вы с ума сошли!.. Кстати, Андрей Иванович, а с чьей подачи данный вопрос оказался в повестке дня?

- С моей, Константин Эдуардович, - отвечаю ему в тон.

- Ну и глупо. Надо было сперва обсудить в кулуарах.

Злюсь.

- В кулуарах, в будуарах!.. Тебе не кажется, что скоро вся наука будет делаться в кулуарах?

- По-твоему, лучше, если завтра весь институт встанет на уши?

Дорофеев внимательно смотрит на нас обоих.

- Это я настоял на том, чтобы вынести данный вопрос на обсуждение ученого совета. И знаете для чего? Для того, чтобы эта история не превратилась в легенду, а стала научным фактом.

Лиегис фыркает.

- Теперь она даже запротоколирована...

- Нет, Константин Эдуардович, - вдруг произносит Моторин, - я, разумеется, не записал в протокол ни слова. У меня есть вопрос к товарищу Дорофееву. Скажите, Николай Евгеньевич, а зачем вам лично так необходимо было вынести эти рисунки на обсуждение ученого совета? Ведь вы к этой истории непричастны, - и бросает многозначительный взгляд в сторону Лиегиса.

А этот Моторин-то - гусь! Я уже не впервые замечаю, что он при любом удобном случае пытается дискредитировать Дорофеева в моих глазах. И на тебе - прямой выпад. А ведь очень удобный случай...

Дорофеев бледнеет. Лиегис морщится, как от зубной боли ему неприятно, и эта реакция сбивает Моторина с толку. Он, кажется, надеялся, что Костя его поддержит. Дурак. Костя, разумеется, оберегает свое реноме замдиректора по науке, но не настолько, чтобы поддерживать конъюнктурщиков.

Надо как-то сгладить остроту момента. Интонации - только официальные!