Алексей Гравицкий - Мама

– Ты… – начала было Эл.

– Я не хочу перевернуть мир, я говорю глупости, но мне в отличие от ученых можно. Я дурак, какой с меня спрос.

– То есть ты хочешь сказать, что наука не нужна. А как же тогда… ну если не объяснять мир…

– Я не говорю, что она не нужна. Наука, язык, терминология… Если их не будет, люди с ума сойдут. Один назовет стул стулом, другой шваброй, третий мотоциклом. Никто друг друга не поймет. Это просто, если смотреть с точки зрения науки. Любой науки. Но и наука, и язык, и все прочее, что домыслил себе человек, всего лишь подпорки. Неумело соструганные костыли. Без них человечество рухнет, а с ними выглядит убого. Знаешь, я даже рад тому, что этот док… Слава… Что он убивает мир. Этих химер давно пора распугать. Эти костыли давно пора выкинуть. Если человечество долгие столетия гниет, не может обойтись без подпорок… Если оно влачит жалкое существование, пытаясь объяснить то, что надо понять. Если оно не способно просто увидеть то, чем нужно любоваться, а тупо таращится на это, время от времени ковыряя пальцем, наверное, гуманнее покончить с этим человечеством раз и навсегда. Я был не прав, когда придумал это новое оружие. Я думал как человек, терзался. А потом… Знаешь, когда с миром тебя связывает только боль, нарастающая, словно злокачественная опухоль, самое умное не идти на поводу у этой боли. Я терзался, сходил с ума. Я культивировал в себе эту опухоль. А потом как-то взял да и отбросил ее. Совсем отбросил. Теперь меня с миром не связывает вообще ничего. И знаешь, что я тебе скажу? Смотреть на мир не с точки зрения человека очень любопытно.

Он поднял глаза и посмотрел на девушку. Взгляд Васи застыл, словно тарелка с супом, которая только что сверкала золотистыми кружочками жира, а теперь подернулась мутно-белой жирной слякотью. Эл поежилась.

– Ты обещал меня не пугать.

– Я не пугаю, – ожил Вася. – Хочешь спою?

– Давай. Ты еще не пел про меня.

Вася тронул струны.

– А ты не обидишься?

Эл покачала головой. На что теперь обижаться? Мир, в котором она жила, который она понимала или, как говорил этот сумасшедший бард-ученый, объясняла для себя, – тот мир испарился, приобрел какие-то абсолютно неестественные, сюрреалистичные тона, размытые грани. Теперь она была чужой. Здесь и сейчас не от мира сего. Понимать что-либо невозможно. Объяснять… Кому, что и зачем? Обижаться и вовсе глупо.

Вася взял пару аккордов и запел хрипловато:

Вася вдруг резко дернул струны и замолчал.

– Впрочем, это уже не про тебя, – тихо сказал он.

Бывший, казалось, был абсолютно спокоен. Впрочем, от кого, от кого, а от него Слава истерик не ждал.

– Как скажешь, – спокойно отозвался бывший. – Ты, так ты. Валяй, задавай свои вопросы.

Готовый к сопротивлению и спорам, Слава слегка растерялся от такого поворота.

– Мне нужна помощь, – выдавил наконец он.

– Ты ее получил, – пожал плечами хозяин.

– Но я толком не понимаю, что происходит.

– Ничего, разберешься. – Бывший президент нехорошо ухмыльнулся. – Ты мальчик не глупый.

– Но я не понимаю, – тупо повторил Вячеслав.

– Будущее зависит только от тебя, – чужим голосом, будто подражая кому-то, откликнулся хозяин, и Слава понял, что это цитата. Вот только откуда вспомнить не смог. – Сейчас тебе может казаться, что ты не понимаешь простых вещей, которые понятны всем. Но потом ты все поймешь.

– Ты поможешь мне?

– Нет, – покачал головой бывший президент. – Я ухожу на покой. Я в любом случае ушел бы. Либо так, либо иначе. Случилось так, значит, так тому и быть.

– Фаталист, – сказал, словно сплюнул, Слава. – А этот твой Ахмед?

– Мамед? – переспросил бывший. – Вряд ли станет тебе помогать. Впрочем, спроси его. Он за дверью.

Слава испытующе поглядел на хозяина, но тот сохранял спокойствие. Казалось, старика вообще ничто не трогает. Слава тяжело поднялся. Жалко скрипнуло кресло. Путь до двери преодолел резкими подпрыгивающими шагами, хотя, как ему самому думалось, шел спокойно и размеренно.

Возле двери задержался лишь на секунду, распахнул, окинул взглядом коридор и резко захлопнул. На бывшего воззрился со смешанным чувством.

– Почему?

– Что? – не понял тот.